– Хотел бы прикончить – прикончил бы, – невозмутимо заверил Алдан.

– Думаешь – пугал? – Бер повернулся к нему.

– Добровой убит, – сказала Правена. – Мы столкнулись, но их стало на одного меньше. Так что не спешите отрекаться от помощи… – Она тоже указала глазами в небо. – Теперь мы на шаг ближе к цели.

– Не хотел бы я каждый раз платить головой за голову… – пробормотал Бер.

– Боги свою плату возьмут, – заметил Алдан. – Хотим мы того или нет.

Все помолчали, не зная, на чьей стороне были боги в этом столкновении. Вефрид обхватила себя за плечи, подавляя чувство холода на сердце: так близки были друг к другу жизнь и смерть на этом поле, усеянном могильными холмиками русов, мери, словен. Ее тянуло к Беру, но она не решалась даже взглянуть на него, после того как поневоле чуть не погубила его. Один показал, что она – лишь фишка на его игровой доске, и каждый ее шаг может привести вовсе не к тому, чего хочет она сама. Всю доску видит только Один.

– И выходит, наш альв нас обманул? – добавила Вефрид. – Он же с нами в родстве, как он мог с нами так обойтись?

– Он заботится о вас. Тебе и брату никто не причинил вреда.

– Но выходит, он просто пользуется нами как орудием…

– Послушай! – мягко сказал Бер и прикоснулся к ее руке. – Помнишь, ты спрашивала, понимаю ли я, что соперничаю с Одином? Так вот – я понимаю. И понимаю, что силы неравны. Чтобы успешно противостоять Одину, нужно быть равного с ним происхождения. Это не под силу человеку. А я не Фенрир Волк. И до тех пор пока не придет Затмение Богов, Один будет одерживать верх во всякой игре.

– Но как же ты идешь на это, если знаешь…

– Он может выиграть мою жизнь. Но моя честь – в моей воле, и ее я не уступлю. Даже богу.

– Я не хочу, чтобы ты потерял жизнь…

– Я тоже не хочу. Но нам не стоит говорить об этом, – тихо сказал Бер, не глядя на Вефрид. – Сойти с этого пути не в моей власти, пока мой долг не исполнен. И я не хочу, чтобы моя судьба портила жизнь кому-то еще. Ведь я… – он прикоснулся к виску, где была срезана прядь волос. – Лучше всего будет считать меня мертвым. Если мне повезет выпутаться из всего этого живым, будет все равно что подарок.

– Нет, я не хочу! – упрямо прошептала Вефрид, и в эти мгновения чувствовала в себе довольно сил, чтобы соперничать с богами. – Я буду ждать…

– Не стоит. Все это может затянуться на много лет.

– Я буду ждать много лет. Я еще молода.

Бер лишь вздохнул. Он ощущал возникшую между ними связь – невольную связь между их чувствами, успехами, надеждами. Как ни пытался он мысленно оборвать ее, мысль о Вефрид тянулась за ним, словно канат между якорем и кораблем. Теперь она – его якорь. А ему нужно плыть…

О́дин задумал сделать эту девушку препятствием на его пути и добьется своего так или иначе. Но как можно было этого избежать?

Бер покосился на янтарный «ведьмин камень» в ожерелье Вефрид.

– Давно у тебя это?

– Уже девять лет. Когда мне было семь, модир мне рассказала об этом камне и велела беречь…

– Девять лет! Ты знаешь, такие камешки называют «глаз Одина». С тех самых пор он и наблюдает за тобой.

«С тех самых пор я и думала о тебе», – мысленно ответила Вефрид. Она думала о «настоящем сыне конунга», с которым этот кусочек янтаря связал ее еще до рождения. И вот он сидит рядом с ней, слегка касается плечом ее плеча, и в этом теплом касании для нее сосредоточились все мечты и надежды на счастье. Но выходит, она приносит ему только вред. Затрудняет его путь, навлекает беды.

– Но ты не должна считать, будто этот камень нас как-то связывает.

– Ты не должен считать, будто нас что-то связывает! – с гневом на судьбу ответила Вефрид. – Я больше не стану мешать тебе, так или иначе.

Вефрид вспомнила, как в самом начале их знакомства помешала настичь Градимира, и стыд усилил ее решимость больше не вредить, вольно или невольно. Сейчас она согласилась бы десять лет сидеть на дереве, если бы это избавило Бера от лишних трудностей.

– Я ни в чем тебя не виню. – Бер взглянула ей в лицо, и от его мягкого, сожалеющего взгляда у нее перевернулось сердце. – Если бы все сложилось по-другому…

– Я буду ждать, когда оно станет по-другому.

– Не надо, – повторил Бер, стараясь ее убедить. – Если так, мне трудно будет избавиться от мыслей о тебе и о том, чего не может быть. Лучше тебе думать, что мы никогда не встречались.

Вефрид подумала немного, потом сказала:

– Хорошо. Я буду думать, что ты мне приснился. Постараюсь не ждать тебя…

Это намерение для нее было жертвой куда большей, чем если бы она поклялась ждать его десять лет. Но она хотела дать ему именно то, в чем он сейчас нуждался, – не привязанность, а свободу. Даже мысленно видеть его уже в Валгалле, навек для нее потерянным.

Бер накрыл ее руку своей и мягко сжал, выражая благодарность. И не сразу убрал ее; они молча сидели плечом к плечу, рука в руке, пытаясь убедить себя, что их пути никак не связаны, но именно благодаря этому ощущая себя неразрывным целым.

Глава 7

Анунд конунг объезжал свои поля и только вернулся домой, как ему сообщили, что в гриде дожидаются какие-то трое чужаков: говорят, прибыли издалека по важному делу.

– Что за люди? – спросил конунг, пока умывался во дворе.

Поливала ему на руки служанка-мерянка, а рядом стояла с полотенцем сестра Анунда, Дагни. Анунд был старшим из семерых детей Эйрика Берсерка, а Дагни – самой младшей. Она дважды побывала замужем, и хотя сейчас была еще не стара – тридцать три года, – после смерти второго мужа предпочла поселиться со старшим братом-конунгом. Она же и была в его доме единственной хозяйкой: жена Анунда умерла, три дочери вышли замуж, а два сына – Сигурд и Альрек – жен не имели. Сыновей его сейчас дома не было: старший уехал с большим обозом в Булгар и мог вернуться к началу зимы, младший с дружинами русских и мерянских отроков днем и ночью объезжал поля, уже готовые к жатве, оберегая их от потравы дикими зверями.

– Меркей говорит,