Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На что похожи?
– Меркей говорит, по виду опасные люди. Будь с ними поосторожнее.
Анунду было сорок семь лет. От матери он унаследовал приятные, довольно мягкие черты, а от отца – темно-рыжие волосы, цвета меда с вересковых полян, высокий рост и могучее сложение, но уже в молодости стан его отяжелел. Сейчас он был весьма грузен, хотя еще почти не поседел и выглядел хорошо; зрелые женщины охотно признавали его красавцем, и даже седина, инеем проступившая в бороде на щеках, по-своему его красила. Темные брови с лихим изломом подчеркивали блеск серых глаз. Одевался Анунд красиво и ярко, благо имел возможность получать цветные ткани из самого Булгара и даже из Хорезма, любил золотые украшения. Средства на все это ему давали мерянские меха, куницы, лисы и бобры, сотнями продаваемые каждое лето в том же Булгаре. Длинную рыжую бороду Анунд заплетал в две косы, украшенные серебряными бусинами, в ушах носил, как принято у мери, золотые серьги-кольца.
Озерный Дом, который меряне по старой памяти называли Арки-Вареж – Высокий город – был весьма значительным сооружением. Стоял он на холме внутри петли, которую делала река Гда неподалеку от озера Мерон, и таким образом его защищала и крутизна высоких склонов, и вода. К тому же он был окружен валами, внутренние валы делили его еще на несколько частей. Семейный дом конунга уже второе поколение находился в самой старой и самой высокой части города, на конце мыса, где жили и мерянские старейшины. Дружинный двор его располагался в другом конце, вблизи ворот – это был бывший погост, с тех времен как конунги Хольмгарда собирали дань с мери и останавливались здесь на несколько дней. Сохранилось и старое его название – Руш-конд, Русский двор. Там жили хирдманы Анунда, там принимали торговых и прочих гостей, давались пиры для знати – русской и мерянской. Славян на озере Мерон пока было мало, а потомки русов, живших здесь еще до Эйрика, перешли по большей части на мерянской язык, благодаря женам-мерянкам. Сам Анунд тоже знал этот язык с детства, а к тому же на мерянке был женат.
Пока Анунд приводил себя в достойный конунга вид, Дагни суетилась вокруг, как белка возле медведя, подавала то чистую сорочку, то гребень, то пояс.
– Надень кафтан, – распоряжалась она. – Вовсе не жарко, уже дело к вечеру, и будешь хоть выглядеть прилично. И возьми с собой хотя бы троих арбезов[41].
– Ош кечы кугу юмо[42]! – вздохнул Анунд, протянув руки назад, чтобы Дагни подала ему красный кафтан из тонкой шерсти, отделанный красно-зеленым узорным шелком из Хорезма. – В гриде есть люди. Не нападут же на меня те трое в моем собственном доме!
– Откуда ты знаешь, может, и нападут! – Дагни обошла брата и стала застегивать пуговки-бубенчики на кафтане. – Меч возьми. Торкель, где ты? – окликнула она оружничего. – Подай конунгу меч!
Анунд тяжело вздохнул, но не стал спорить. Дагни всегда знала, как ему следует поступать, и он, как человек мудрый, в мелких домашних делах всегда ей покорялся. Наконец сестра признала, что вид у него хоть куда, и в сопровождении троих телохранителей Анунд отправился на Русский двор. Видя, как важно он выступает, всякий угадал бы в нем владыку Мерямаа даже без меча на плечевой перевязи – вещи в этих краях редкостной. Его мать, Арнэйд, происходила из старинного русского рода в Силверволле и первым браком вышла за мерянского владыку Арки-Варежа. Эйрик Берсерк, отец Анунда, был внуком конунга свеев и завоевал Арки-Вареж, после чего взял в жены вдову его прежнего хозяина. Таким образом, права Анунда на власть в этих краях были незыблемы – их подтверждало и происхождение его, и положение предков. Разумеется, среди мерян уже полсотни лет не утихало недовольство властью иноплеменников, но Анунд, обладая военной силой и торговыми связями, с рождения зная, в каких условиях ему придется жить и править, умел усмирить кугыжей – кого запугать, кого подкупить или привязать родством. На обычаи мерян и их священные рощи он не покушался, в их дела не вмешивался, лишь бы вовремя платили дань шкурками. Шкурки он каждый год отправлял по Мерянской реке – сами меряне называли ее Мерехоть – на восток, к Булгару, а полученными взамен ценными вещами щедро делился с дружиной и кугыжами, то есть мог быть назван во всех отношениях образцовым конунгом.
Из поварни веяло вареной рыбой – готовили ужин для отроков и челяди. Анунд вошел в гридницу и направился к своему сидению в дальнем конце, на небольшом возвышении; заметил, как со скамьи дружно встали какие-то трое чужаков, но взглянул на них, только когда уселся и перевел дух.
– Кто меня ждет? – обратился он к Меркею, мерянину-тиуну. – Вон те трое? Пусть подойдут.
Пока трое подходили, Анунд осмотрел их с головы до ног и отметил: и правда, люди выглядят опасными. Трое мужчин примерно одинаковых средних лет, одеты худо, но лица и повадки уверенные, как у тех, кто носит оружие, умело им пользуется и привык, что к его словам прислушиваются. У одного волосы темные и нос горбатый, у другого волосы светлые и округлое, полное лицо, у третьего волосы русые с рыжиной, черты острые. Пожалуй, друг другу не родичи, но привычно держатся заодно. Любопытные птицы. И особенно любопытно, что никаких обозов ниоткуда не прибывало и в ближайшее время не ожидается.
– Приветствуем тебя, Анунд конунг! – сказал русый, выйдя вперед. – Мы прибыли издалека, из самого Хольмгарда, чтобы переговорить с тобой о важном деле… Передать тебе важную весть.
– Привет и вам. – Анунд благосклонно кивнул. – Кто вы такие?
– Мы – люди Святослава, сына Ингвара, князя киевского. Мое имя Красен, вот это – Игмор, это Градимир. Мы приближенные Святослава и самые его доверенные люди.
Услышав имя князя киевского, Анунд так удивился, что даже выпрямился на сидении. Он порой обменивался посланиями и подарками со Сванхейд – своей двоюродной теткой, но о Святославе киевском и слышал, может, лишь несколько раз в жизни и никаких дел с ним не имел.
– Чего же понадобилось от меня конунгу Кенугарда? – В изумлении Анунд еще раз оглядел посланцев, желая убедиться, что они ему не мерещатся.
– Наш князь послал нас, чтобы передать тебе важную весть. Предупредить.
– О чем же?
– Некие люди ищут твоей смерти.
– Что за люди? – Анунд нахмурился.
У человека знатного, богатого и