с задержкой, но и на него самого, теряющего силы без причины. Таким темпом до другого берега они не дойдут. Один он, может, и справился бы, но нельзя их бросать. Вместе с физической усталостью подкрадывалось и чувство отчаяния, угнетающее чужака для этого мира от бессилия, ведь путь был очень тяжел, а совладать с собой не удавалось. Непохоже это на него, привыкшего стоически переносить все испытания, преодолевать невзгоды, коих было много в его коротком, но богатом жизненном опыте.

— Давай-давай, садись. Во-о-от, молодец! Ну-ка, хорошо? — усаживал он Кхиру под дерево, как ребенка, облокачивая спиной о ствол, выравнивая завалившуюся на плечо голову.

Проделав те же манипуляции с Сизаром, правда, менее бережно, но все равно заботливо, он вернулся к ней. Опустившись на колени и усаживаясь на голени, он склонился к Кхире, прислушиваясь, как она дышит, переживая, что ее состояние может усугубиться со временем, и, раз они уже так сильно лишились чувств и сознания, то дело может дойти и до остановки жизненных процессов. Дыхание было ровным, спокойным, а сердце билось тихим легким темпом, отлично справляясь со своей работой. Холодными и влажными от травы ладонями он обхватил ее щеки, отчего-то разгоряченные, розовевшие все ярче, сопротивляясь ночному ознобу. Зрачки ее сузились и смотрели в никуда. Ему хотелось плакать от неспособности ей помочь. Может, пойти назад, сесть в лодку и плыть вслед ушедшим кораблям? Но путь уже пройден немалый, часа полтора-два — сложно сказать наверняка, лишившись ощущения времени, и все же это ближе, чем идти вперед, не зная, что ждет там.

— Не переживай. Хуже им не будет, — прозвучал за спиной мягкий низкий голос с хорошо поставленной речью, уже знакомый ему. — Вот мы и встретились вновь! Присаживайся.

Страха не было, да и волнение исчезло. Ардал был готов к этой встрече, сам того не осознавая. Он спокойно встал и медленно развернулся, осматривая Обана с ног до головы. Все та же ряса с глубоким, закрывающим лицо капюшоном, соединенные в замок на поясе ладони, полностью закрытые широкими рукавами. Рядом с ним стояло два стула, один напротив другого; они были лишь слегка развернуты в стороны, чтобы не смотреть на собеседника в упор. Если бы перед ними был зрительный зал, а это пространство между деревьями — сценой, они бы смотрели на собравшихся под удачно выверенном углом. Но зрители их — деревья, а свидетели — трава.

— Илья, прошу! — указывал Обан на стул.

Ардал не решался сделать шаг и внимательно всматривался в пустоту внутри капюшона, с подозрением ища там что-то. Безликий почувствовал его желание, прекрасно осознавая любопытство, двигавшее недоверчевым гостем, и, помедлив, расцепил замок рук, ухватившись за края накидки, аккуратно стягивая ее с головы.

— Тара? — как-то без удивления, скорее утвердительно прошептал Ардал.

— Это лишь ее облик. Для тебя он будет более комфортным.

— Ты не можешь показать мне свое истинное лицо?

— Я бы показал его, если бы оно было. Это для вас есть физические различия, так умело собранные из нескольких десятков тысяч генов. Удивительно, не так ли? Всего чуть больше шестидесяти тысяч деталей, которые способны генерировать миллиарды разнообразных физических форм. И это только в рамках одной популяции! Ты же думал об этом? — Таким баюкающим и приятным голосом Тары озвучивал он недавние размышления Ильи, рассуждавшего на данную тему в один из воскресных вечеров пару месяцев назад!

— Ты — это ты, а Тара… Ее пока нет, да и она — не ты. Раз уж физическая оболочка для тебя — это лишь костюм, то смени ее на что-то незнакомое для меня. Так будет проще для восприятия, — сказал Илья, усаживаясь на стул и осматривая мрак вокруг.

— Ты уже догадался, кто я? — расположился напротив новый облик с гладкой головой, бледной кожей и совершенно невыразительными, как будто обобщенными чертами лица, слегка покрытого морщинами.

— Ты Бог? Создатель? Не то чтобы я не верил в тебя, как это приято у большинства жителей Земли, именующих тебя по-разному, но всегда задавался вопросом о том, как мир, такой сложный и многогранный, может существовать без единого разумного начала.

— Вы уникальны. Там, на Земле, — махнул он рукой в пустоту, философски рассуждая, тихо и мягко. — Вера — неотъемлемая часть человеческого существования, не только в вашей изоляции, но и в сотнях прочих. Но только вы умудрились так глубоко продвинуться в своих изучениях, овеяв эти гениальные размышления уродливостью мистицизма. Вопрос в том, во что верить. Понимаешь? Во всевидящего и всемогущего Бога? Каково его имя? Любой ответ будет правильным, даже если он не один. Даже если это и не человекоподобное существо, да и не существо вовсе. Обращаясь к высшим силам, вы молитесь себе, преобразуя веру в силу, а силу — в действия и поступки. Верите ли вы в богов или верите в себя и свои возможности, поступая по совести и чести, значения не имеет. Значение имеет лишь ваша вера и сила, которую вы от нее получаете, но без веры человек жить не может. А вот эту силу каждый преобразует по-разному: кто во благо, кто — во зло.

— В нашей изоляции? Земля — изоляция? И есть сотни прочих?

— Да. Ваш вид не один, таких еще чуть больше сотни. Пока что. Эта одна из них. — Он кивнул в сторону Кхиры и Сизара, сидевших как куклы.

— Но как же мы можем быть в изоляции, если земляне уже покоряют космос? Мы вырвались из изоляции! — не соглашался Илья, время от времени всматриваясь в лицо собеседника, но чаще созерцал пустоту.

— И как успехи? Нашли что-то или кого-то? — улыбнулся тот в ответ. — Но стоит отдать вам должное: вы далеко ушли в своем развитии и довольно быстро. До вас только две изоляции заходили дальше, но и времени у них ушло куда больше, чем у вас.

— И что с ними сейчас?

— Они не справились с теми знаниями, которые накопили. Количественный прорыв им удалось сделать, а вот качественный скачок не состоялся. Они погубили себя. Чем закончится ваша история? Может, конца не будет?

— Если ты архитектор всего этого, то почему не можешь повлиять на нас? Вразумить и подсказать, что и как надо делать? — Голова Ильи тяжелела, пульсируя слабой болью в висках.

— Я не смогу поведать тебе всех тайн и раскрыть тот механизм,