Он сделал выпад, Маратин судорожно пытался закрыться, однакоего шпага, звякнув, внезапно вылетела из руки. Острие шпаги Засядькоматериализовалось у плеча Маратина, коснулось его рубашки. Вздохнув, Засядькосказал сочувствующе:

– Это с каждым бывает… Возьмите мою шпагу!

Он сунул эфес в потную ладонь противника. Даже не коснувшисьее, он чувствовал, как устал Маратин и как дрожит его рука. От него уже разилопотом, как от скаковой лошади, а дышал с хриплыми стонами.

Он шагнул в сторону, ловко, одним движением подхватил шпагуМаратина, встал в позицию:

– Продолжим.

Маратин внезапно побледнел, в глазах появился ужас.Остановившимся взглядом смотрел на шпагу в руках противника, словно это была неего собственная шпага, а ядовитая змея.

– Я… я не могу…

– Превосходно, – согласился Засядько соблегчением. – Вы приносите извинения?

– Да… То есть нет…

– Нет, тогда продолжим.

«Я не сделаю тебе очень больно, – добавил он просебя. – Но ты получишь шрам, которым будешь хвастаться перед знакомымиженщинами и перед друзьями, показывать внукам и врать, каким был лихимдуэлянтом…»

Маратин все еще не отрывал взгляда от шпаги в рукахЗасядько. Приблизились встревоженные секунданты. Майор сказал обеспокоенно:

– Ежели из-за плохого самочувствия дуэль можно отложить…

Маратин, встретившись взглядом с глазами Засядько, медленноначал краснеть. Бледность отступала медленно, но краска жгучего стыда заливалалицо, воспламенила уши, спустилась на шею.

– Это противно чести, – сказал он хрипло. – Дабудет по заповеди: получи то, что желал противнику… Я готов, господа.

Он прямо взглянул в лицо Засядько, глаза его странноблеснули. В них была такая гремучая смесь гордости, отчаяния, страха,стыда, унижения, что Засядько едва сам не отшвырнул шпагу. Однако Маратин ужевстал в позицию, острие его шпаги метнулось к его груди.

Засядько с трудом отбил удар, несколько мгновений толькозащищался. У Маратина словно бы вскрылся неведомый запас сил, он все времянаступал, острие его шпаги неустанно стремилось то к горлу, то прыгало в грудь,и Засядько едва успевал парировать, а то и вовсе кончик шпаги холодно целился влицо.

Сцепив зубы, Засядько фехтовал, ибо стало труднее ранитьпротивника так, чтобы стороны были удовлетворены, секунданты остановилисхватку, но рана чтобы оказалась пустяковой. Несколько раз он мог нанестисерьезный удар, даже смертельную рану, но все ждал. Наконец увлекшийся Маратинзабыл о защите, и шпага Засядько молниеносно устремилась вперед.

Секунданты не поняли, почему Засядько без видимой причиныотскочил на пару шагов. Удар был настолько стремителен, что его даже незаметили. Маратин же сделал еще шаг вперед, его шпага рассекала воздух, ноостановился и он, посмотрел на свое плечо. Там медленно появилось красноепятно.

Секунданты бросились вперед с криками:

– Довольно! Первая кровь!

Засядько отсалютовал с улыбкой, поклонился Маратину. Тотсмотрел на него с застывшей улыбкой. Лицо у него было бледное и страшное, как умертвеца.

«Господи, – подумал Засядько с неловкостью. – Неповредил ли я какие-то важные жилы? Вроде бы нет, там мякоть, заживет быстро.Наверное, очень боится боли… Или не выносит вида крови».

Он взял свою шпагу из безжизненных пальцев Маратина, Внуковподхватил оружие противника и передал майору. Доктор уже хлопотал над ранойМаратина, а тот, к удивлению Засядько, небрежно отстранял его услуги, и в этомне было никакой показухи.

Внуков подошел довольный, но тоже чем-то озадаченный:

– Ну как?

– Что?

– Ну, как тебе показалось?..

– Показалось? Да, именно показалось, померещилось. Что-то уменя тягостное чувство какое-то… Вчера еще было смешно и неловко, все-таки мывзрослые люди, а сейчас и вовсе как-то гадко… Зови карету! Надо возвращаться.

Внуков с облегчением перевел дыхание. Похоже, тоже стремилсяпоскорее уйти с этого места. И уже не только потому, что нарушили закон онедопустимости дуэлей. Нечто тягостное повисло в воздухе, словно предчувствиебеды.

Через два дня его посетил Внуков. Вид у него был мрачный. Неглядя в глаза, сказал глухим голосом:

– Маратин скончался…

Засядько вздрогнул. Мгновенно вспомнил и странные словаМаратина, и его отчаянный вид, и непонятное поведение.

– Почему?

– Ему стало дурно еще по возвращении, из кареты едва вышел.В спальню его отвели под руки. Ночью он скончался, а труп сразу раздулся,запах пошел очень нехороший. Будто шло гниение. Старуха, что явилась омывать труп,упала в обморок.

Засядько сказал медленно:

– Странные признаки…

– Очень странные, – подтвердил Внуков. Он прямопосмотрел другу в глаза. – Что ты об этом думаешь?

– Ну, боюсь и подумать.

– Я тоже.

– Понятно. De mortuis aut bene, aut nihil…

Внуков повторил задумчиво:

– О мертвых либо хорошо, либо ничего… Ты тоже подумал оего шпаге? Вы ведь поменялись, как гласят условия старинных поединков…

Засядько сказал нехотя:

– Потому и не хочу говорить о таком. Если у него и нет ещесвоих детей, то есть родители, родня… Я не хочу, чтобына них пало пятно.Свет жесток, вовек за чужой грех не отмоются.

– Молчим?

– Лишь бы его секундант… да доктор не проговорились. Хотявряд ли. Их могут заподозрить в соучастии. Смолчат! Не ради чести, а радисохранения своих шкур.

Внуков вздохнул:

– Так сами пороки наши могут приносить благо. Ладно… Но какты, даже не дрогнул!

– Тогда?

– Тогда что, теперь! Ведь волосок отделял от свершениявеликой подлости. Недаром же он так переменился в лице. И сказал что-то оПровидении, которое все видит. Или насчет заповеди, я не запомнил от волнения.Мол, не желай другому то, чего не хотел бы себе…

Засядько с силой потер ладонями лицо, положил кулаки накрышку стола:

– Ладно. Это все суета сует. Вернемся к вечному.

– Согласен, – сказал Внуков. – Наливай!

Засядько поморщился, не принимая шутки:

– Я говорю о новом здании Арсенала. Что слышно?

– Проект пока в канцелярии Его Величества государяимператора.

Засядько сказал безнадежно:

– Ну, тогда пиши пропало.

– Дело не безнадежно! – сказал Внуков и впервыеулыбнулся. – Государь изволил затребовать эти бумаги для личногорассмотрения. И хотя он все больше времени проводит на масонских собранияхи часами молится в их тайных оргиях… хотя я не понимаю, как на оргиях можномолиться?.. но решения принимает все еще быстро… и более-менее верно.