— Вы проверили? — спросил я.

— Разумеется, проверила. Я использую в моих статьях не всё,что знаю… — Она подмигнула мне. — Но хочу знать всё.

— И что вы выяснили?

— Ничего. Ни в «Трибьюн», ни в других газетах Сарасоты иВениса. Поэтому, возможно, это всего лишь выдумка. Чёрт, может, как и история отом, что её отец прятал на Дьюма-Ки контрабандный виски Дейва Дэвиса. Но… яготова поставить любые деньги на твёрдую память Эгги Уинтерборн. Плюс выражениелица Элизабет, когда я задала ей этот вопрос.

— И какое выражение?

— «Я тебе не скажу». Но произошло всё это давным-давно, стех пор столько выпито, и уже невозможно спросить её об этом. Если она такплоха, как вы говорите.

— Сейчас плоха, но есть надежда на просветление. Уайрмануверяет меня, что такое с ней случалось.

— Будем надеяться, — кивнула Мэри. — Она уникум, знаете ли.Во Флориде полным-полно стариков — не зря её называют приёмной Господа, — номало кто из них здесь вырос. Солнечный берег, который помнит Элизабет… помнила…совсем другая Флорида. Не беспорядочно растущая, с огромными закрытымистадионами и автострадами, и не та, в которой выросла я. Мою Флориду описывалДжон Макдональд. Тогда в Сарасоте соседи знали друг друга, а Тамайами-Трайлнемногим отличался от посёлка. Тогда люди иной раз приходили из церкви иобнаруживали, что крокодилы плавают в бассейне, а рыси роются в помойке.

Я осознавал, что она очень пьяна… но от этого общение с нейне становилось менее интересным.

— Флорида, в которой выросла Элизабет и её сёстры, осталасьпосле ухода индейцев, а мистер Белый человек ещё не полностью взял ситкон…ситуацию под контроль. Ваш маленький остров выглядел тогда совсем иначе. Явидела фотографии. Капустные пальмы в объятиях фикусов-душителей, мексиканскаялаванда, карибская сосна вдали от берега, виргинский дуб и мангровое дерево втех немногих местах, где хватало влаги. Софора и фитолакка на земле, но никакихджунглей, которые заполонили остров. Только сам берег остался прежним, сполосой униолы, разумеется… как оборка на юбке. Разводной мост на севернойоконечности был и тогда, но на острове стоял лишь один дом.

— А что вызвало появление джунглей? — спросил я. — Естькакая-нибудь идея? Они же занимают три четверти острова.

Мэри, возможно, и не услышала.

— Только один дом, — повторила она. — Построенный нанебольшом возвышении ближе к южной оконечности, он не очень-то отличался от техдомов, что можно увидеть на экскурсии по старинным особнякам Чарлстона илиМобайла. Колонны и усыпанная дроблёным гравием подъездная дорожка. С роскошнымвидом на Залив на западе. С роскошным видом на побережье Флориды на востоке.Смотреть там, правда, тогда было не на что. Только на Венис. Маленький, сонныйгородок. — Мэри словно услышала себя и спохватилась: — Извините, Эдгар,пожалуйста. Такое со мной случается не каждый день. Действительно, вы должнывоспринимать… моё волнение… как комплимент.

— Я так и воспринимаю.

— Двадцатью годами раньше я бы попыталась уложить вас впостель, вместо того, чтобы так глупо напиваться. Может, даже десятью. А теперьмне остаётся лишь надеяться, что я не очень вас напугала.

— Совсем не напугали.

Она рассмеялась — как закаркала — и сухо, и весело.

— Тогда я надеюсь, что вы ещё придёте ко мне в гости. Яприготовлю острый суп из окры. Но теперь… — Она обняла меня и повела к двери.Тело под одеждой было худощавым, горячим и твёрдым как камень. И походке сильнонедоставало устойчивости. — Теперь я думаю, что вам пора уйти и позволить мнеприлечь. Сожалею, но без этого я обойтись не могу. Я вышел в коридор иповернулся к ней.

— Мэри, Элизабет что-нибудь говорила вам о смерти своихсестёр-близняшек? Ей тогда было четыре или пять лет. Она вполне могла что-топомнить о такой трагедии.

— Никогда, — ответила Мэри. — Ни слова.

У входной двери, в узкой, но уютной полоске тени, падающейна тротуар в четверть третьего пополудни, стоял десяток стульев. Шесть стариковсидели на них, наблюдая за автомобилями, проезжающими по Адалия-стрит. Тут жебыл и Джек, но он не смотрел на автомобили и не восхищался проходящими миможенщинами. Привалившись к розовой колонне, он читал «Науку похорон длячайников».[141] Едва увидев меня, Джек заложил страницу, закрыл книгу иподнялся.

— Удачный выбор для этого штата. — Я указал на книгу.Обложку украшало фирменное для этой серии изображение «ботаника» свытаращенными глазами.

— Я должен думать о карьере, — ответил он. — А судя по тому,как у вас идут дела, боюсь, эта моя работа скоро закончится.

— Не торопи меня. — Я пощупал карман, чтобы убедиться, чтопузырёк с таблетками аспирина при мне. Убедился.

— Если честно, именно это я и собираюсь сделать.

— Тебе нужно быть в другом месте? — Я, прихрамывая, вышел заДжеком на солнце. Разом навалилась жара. Весна уже пришла на западное побережьеФлориды, но здесь она задерживается только на чашечку кофе, прежде чемотправиться на север, где её ждёт основная работа.

— Нет, но вас в четыре часа ждёт доктор Хэдлок в Сарасоте.Думаю, мы успеем, если не застрянем в пробке.

Я взял Джека за плечо.

— Врач Элизабет? О чём ты говоришь?

— Вам нужно пройти диспансеризацию. Прошёл слух, что вы сней затянули, босс.

— Это работа Уайрмана, — пробормотал я, прошёлся рукой поволосам. — Уайрмана, который ненавидит врачей. Я никогда не пойду у него наповоду. Ты — мой свидетель, Джек. Я никогда…

— Он ни при чём. И предупредил, что именно это я от вас иуслышу. — Джек потянул меня за собой. — Пойдёмте, пойдёмте, если мы хотимприехать вовремя, нельзя терять ни минуты.

— Кто? Если Уайрман не договаривался о приёме у врача, токто?

— Ваш другой друг. Здоровенный и чёрный. Он мне понравился,абсолютно клёвый мужик.

Мы уже добрались до «малибу», и Джек открыл дверцу состороны пассажирского сиденья, но какие-то мгновения я стоял и смотрел на него,будто громом поражённый.

— Кеймен?

— Он самый. Они с доктором Хэдлоком беседовали на приёмепосле вашей лекции, и доктор Кеймен выразил свою озабоченность тем, что вы непрошли диспансеризацию, хотя и обещали. Доктор Хэдлок тут же предложил своиуслуги.