— Предложил, — повторил я.

Джек кивнул, улыбаясь яркому флоридскому солнечному свету.Потрясающе юный, с зажатой под мышкой «Наукой похорон для чайников» вканареечно-жёлтой обложке.

— Хэдлок и Кеймен, они не могут допустить, чтобы что-топроизошло с таким замечательным, только что открытым талантом. И, если на топошло, я полностью с ними согласен.

— Джек, благодарности у меня полные штаны. Он рассмеялся.

— С вами не соскучишься, Эдгар.

— Из этого следует, что я тоже клёвый?

— Не то слово. Садитесь, и давайте проскочим мост, пока ещёесть такая возможность.

Так уж получилось, но мы прибыли в приёмную доктора Хэдлокана Бинева-роуд минута в минуту. Теорема Фримантла «Ожидание под дверьми»гласит: «фактическое время начала приёма равняется назначенному плюс тридцатьминут», но на этот раз я был приятно удивлён. Секретарь-регистратор назвала моюфамилию уже в десять минут пятого и проводила в весёленький кабинет, где полевую руку я увидел плакат с сердцем, утопающем в жиру, а справа — спочерневшими лёгкими курильщика. Лишь таблица проверки зрения прямо по курсу невызывала неприятных эмоций, хотя я мог разглядеть только шесть верхних строчек.

Вошла медсестра, сунула мне термометр под язык, посчиталапульс, надела на руку манжету тонометра, надула, посмотрела на результат. Когдая спросил медсестру, буду ли жить, она сухо улыбнулась и ответила: «Всё внорме». Потом взяла у меня кровь и отправила в туалет с пластиковымстаканчиком. Поминая Кеймена недобрыми словами, я расстегнул ширинку. Однорукиймужчина может сдать мочу на анализ, но вероятность малоприятного инцидентасильно увеличивается.

Когда я вернулся в смотровую, медсёстры уже не было, а настоле лежала папка с моей фамилией. Рядом — красная ручка. Культю пронзиларезкая боль. Не отдавая себе отчёта в том, что делаю, я взял ручку и сунул вкарман брюк. В нагрудном кармане у меня была синяя ручка «Бик». Я достал её иположил на место красной.

«И что ты собираешься сказать, когда она вернётся? — спросиля себя. — Что прилетала Фея ручек и решила одну заменить другой?»

Но прежде чем я успел ответить на этот вопрос (и решить длясебя, а с чего это я украл красную ручку?), вошёл доктор Хэдлок и протянулруку. Левую… то есть ту, которая в моём случае становилась правой. И япочувствовал, что теперь, после расставания с доктором Принсайпом, бородатымневрологом, он нравится мне гораздо больше. Лет шестидесяти, полноватый, сщёточкой седых усов и приятными манерами. Он велел мне раздеться до трусов,осмотрел правую ногу и бок, понажимал в нескольких местах, спрашивая о болевыхощущениях. Полюбопытствовал, принимаю ли я болеутоляющие, удивился, узнав, чтоя обхожусь аспирином.

— Я хочу осмотреть вашу культю, — продолжил он. — Невозражаете?

— Пожалуйста. Только осторожно.

— Не беспокойтесь.

Я сидел, положив левую руку на голое левое бедро, тогда какдоктор Хэдлок одной рукой взялся за моё правое плечо, а пальцами второйобхватил культю. Седьмая строчка таблицы для проверки зрения гласила:«БОГСКОЗАЛ». Я задался вопросом, что же такое сказал Бог?

Откуда-то издалека я ощутил лёгкое сдавливание.

— Больно?

— Нет.

— Ладно. Вниз, пожалуйста, не смотрите, только прямо передсобой. Вы чувствуете мою руку?

— Не очень. Слабо. Нажатие, — отозвался я. Больдействительно отсутствовала. Почему бы и нет? Рука, которой больше не было,заполучила своё (ручка уже лежала в моём кармане) и снова уснула.

— А теперь, Эдгар? Можно мне называть вас Эдгаром?

— Хоть горшком назовите, только в печку не ставьте. То жесамое. Нажатие. Лёгкое.

— Теперь можете посмотреть.

Я посмотрел. Одна рука доктора лежала на моём плече, новторая была в стороне. Не касалась культи. — Ой!

— Ничего особенного. Фантомные ощущения — обычное дело. Яудивлён скоростью заживания. И отсутствием боли. Культю я сжимал достаточносильно. Это хорошо. — Он вновь охватил рукой культю и поднял вверх.

— Так больно?

Я почувствовал едва заметную тянущую боль.

— Есть немного.

— Если бы не было, я бы встревожился. — Он отпустил культю.— Пожалуйста, смотрите опять перед собой, хорошо?

Я подчинился и увидел, что сверхважная седьмая строка наофтальмологической таблице — «БОТСНОЭАП». Простой набор букв, ничегоособенного.

— Сколькими пальцами я прикасаюсь к вам, Эдгар?

— Не знаю. — Вроде бы он совсем ко мне не прикасался.

— Теперь?

— Не знаю.

— А теперь?

— Тремя. — Он почти добрался до ключицы. И у меня возникламысль (может, и безумная, но не вызывающая сомнений), что я почувствовал бы егопальцы, прикасающиеся к культе, если бы рисовал, как заведённый. Почувствовалбы его пальцы и ниже. В воздухе. И, думаю, он тоже смог бы почувствовать моюруку… после чего этот добрый доктор, вне всякого сомнения, с криком выбежал бывон.

Он продолжал осмотр — нога, голова. Послушал сердце,заглянул в глаза, сделал ещё много всего, принятого у врачей. Когда иссяк, велелмне одеться и пройти в конец коридора.

Там меня ждал уютный, изрядно захламлённый кабинет. Хэдлоксидел за столом, откинувшись на спинку стула. На одной стене висели фотографии.Как я догадался, жены, детей и внуков доктора, но не только. На некоторых онпожимал руку Джорджу Бушу-первому и Мори Повичу[142] (по мне, интеллектуальноравным друг другу), а одна запечатлела его с бодрой и красивой ЭлизабетИстлейк. Они держали в руках теннисные ракетки. Корт я узнал. Ихсфотографировали в «Эль Паласио».

— Полагаю, вам хочется вернуться на Дьюму и прилечь,разгрузить бедро? — спросил Хэдлок. — Уверен, к этому часу оно должно болеть, иготов спорить, оно жутко донимает вас в сырую погоду. Если вам нужен рецепт наперкоцет или вико-дин…

— Нет, мне хватает аспирина, — ответил я. Сумев отказатьсяот сильных обезболивающих, я не собирался к ним возвращаться, болело бедро илинет.

— Просто удивительно, что вы сумели восстановиться до такойстепени. Думаю, мне нет нужды говорить, как вам повезло. Вы могли до концажизни просидеть в инвалидном кресле и скорее всего дули бы в соломинку, чтобыпривести его в движение.