30 августа, по сообщению Гвариента, патриарх имел у царя аудиенцию, продолжавшуюся два часа, и представил извинения в том, что заключение царицы в монастырь не было устроено еще до приезда царя. Патриарх, как продолжает тот же свидетель, складывал вину на некоторых бояр и духовных лиц; царь при этом так разгневался, что тотчас же приказал привезти в Преображенское на маленьких московских повозках трех русских попов и посадить их там под караул впредь до дальнейших распоряжений. Корб, не указывая даты, передает о том же происшествии, но несколько иначе. По его словам, в Преображенское были привезены на извозчичьих телегах архимандрит и четыре попа, на которых патриарх сложил вину в неисполнении приказа. «Патриарху, — добавляет Гвариент, — получение милости царя должно было стоить большой суммы денег»[673].

Сообщение Гвариента нельзя признать во всех отношениях верным. Он пишет по слухам и потому впадает в неточность и путает подробности. Прежде всего вызывает сомнение дата: 30 августа патриарх едва ли мог выезжать к царю, в то время он недомогал. Как можно заметить по записям Дворцовых разрядов, он, совершив службу в Успенском соборе в канун Успения Богородицы, не мог уже совершить там литургии в самый день праздника, служил его заместитель митрополит Крутицкий Тихон, который упоминается и во всех торжественных богослужениях второй половины августа[674]. По официальным и, конечно, безусловно верным данным, не патриарх был у царя в Преображенском, а, наоборот, царь посетил патриарха в его Столовой палате, и не 30, а 31 августа. В этот день царь сделал визит патриарху по случаю возвращения своего из заграничного путешествия, подобно тому как он делал ему визит перед отъездом за границу или ранее, по возвращении из второго азовского похода. В книгах патриарших приказов под 31 Августа читаем, что в этот день, в среду, в исходе 8-го часа дня «великий государь… по своем пришествии… из-за моря, изволил быть у патриарха и… в Столовой палате изволил сидеть до 10-го часа» и на расставанье патриарх благословил его образом Успения Богородицы.

Узнаем из записи, чем патриарх угощал государя во время этого визита: было отпущено в Столовую палату разных питий: вина секту полворонка, ренского полведра, меду вишневого два ведра, меду малинового ведерный оловеник (кувшин), пива мартовского трехведерный оловеник, меду светлого ведерный олове-ник[675]. Судя по размерам предложенного угощения, можно думать, что царь был не один. О чем был разговор — действительно, как и в депеше Гвариента, двухчасовой, — судить трудно, может быть, и о разводе. Но едва ли можно доверять известиям Гвариента и Корба о последствиях разговора, т. е. о привозе в Преображенское трех или, по Корбу, четырех попов, на которых будто бы патриарх сложил ответственность в неисполнении приказа.

Может быть, царицын духовник и еще какой-нибудь имевший на нее влияние архимандрит и были взяты в Преображенское, но три попа, о которых говорит Гвариент, по всей вероятности, были не кто иные, как попы стрелецких мятежных полков, действительно трое, которые фигурировали в стрелецком розыске (как увидим ниже).

III. Аудиенция цесарскому послу. Пир у Лефорта

По болезни патриарх не был и 1 сентября на праздновании Нового года. В записи тех же Дворцовых разрядов упоминается, что 1 сентября новолетного «действа» в том виде, как оно бывало раньше: «…против прежнего обыкновения за болезнию святейшего патриарха не было». Прежде оно совершалось (как мы знаем) на открытом месте «на площади промеж соборов Благовещения Пресвятые Богородицы и архангела Михаила». Теперь оно отправлено было перед литургиею в Успенском соборе: служил тот же митрополит Крутицкий Тихон, присутствовали касимовский царевич Иван Васильевич, боярин князь П. И. Хованский, окольничий князь И. С. Хотетовский и думный дьяк Е. И. Украинцев[676]. Действо теряло, таким образом, свою былую торжественность, замкнулось внутри церковных стен. Ни царя, ни патриарха на нем не было. «Наступивший… русский новый год, — пишет Гвариент, — начался, по обычаю, торжественно, однако не с теми некогда обычными и достойными зрения торжествами, потому что царское величество не выказывает никакого особенного удовольствия к подобным старинным обрядам московской церкви и поэтому день ото дня отменяет почти все духовные ранее соблюдавшиеся церемонии». Корб в дневнике, рассказав о прежнем обряде празднования нового года в Москве, объясняет его отмену тем, что «в отсутствие царя эти церемонии несколько лет не исполнялись, а тщеславный дух нововведений нашего времени не вернул их как обветшавшие и устаревшие». Старинный отживающий церковный обряд был заменен новым, светским. Был устроен пир у генералиссимуса боярина А. С. Шеина. «Вместо [церковного] некогда употребительного празднования, — пишет Гвариент, — воевода устроил дорогой пир, где царь с удовольствием праздновал до полуночи наступление нового года со многими боярами при больших тостах под стрельбу пушек». В дневнике Корба находим некоторые подробности этого празднования: «Новый год начался при счастливых предзнаменованиях, именно воевода Шеин устроил в этот день пиршество с царственною роскошью. Бояре, приказные служители и офицеры собрались туда почти в невероятном множестве: было там также большое число матросов, в толпе которых часто появлялся царь, наделявший их яблоками… Залп из двадцати пяти пушек отметал всякий торжественный заздравный тост». На пиру опять продолжалось обрезывание бород, начатое на приеме 26 августа, только теперь это дело было поручено царскому шуту. «Но великая торжественность настоящего дня, — продолжает Kopб, — все же не могла помешать службе несносного цирульника, которую, согласно распоряжению, нес известный при царском дворе шут; при приближении его с ножницами никак нельзя было уклониться… Таким образом, среди шуток и попойки дурак и шут заставлял весьма многих оставить древний обычай»[677].

Цесарский посол Гвариент по прибытии царя в Москву ходатайствовал о приемной аудиенции для вручения царю верительных грамот, которые он упорно отказывался представить в Посольский приказ до приезда царя, так как, если бы он их туда представил, в личном приеме его царем не оказалось бы уже никакой надобности, и он получил бы отказ в таком приеме.

2 сентября он был приглашен к первому министру Л. К. Нарышкину, который, сделав последнюю, но и на этот раз тщетную попытку уговорить его выдать верительные грамоты, затем все же объявил, что государь изъявил согласие на аудиенцию, которая и назначена ему на завтра. При этом Лев Кириллович объяснил, что царское величество послу никакой официальной аудиенции в Кремле дать не может, потому что по смерти своего покойного брата царя Ивана Алексеевича не восходил на царский трон и теперь на него восходить не желает, а примет посла в частной аудиенции в