Граге[687]. Встречу царя с любимым генералом подробно описывает Корб: «Господин генерал Гордон во время неожиданного приезда царя находился в своем поместье, отстоящем от Москвы на расстоянии около тридцати миль; узнав о приезде царя, генерал приехал сегодня почтительно приветствовать его и явился на тот же самый пир. По обычаю, он дважды поклонился царю до земли и просил прощения за то, что слишком поздно свидетельствует ему свою преданность, в оправдание чего ссылался на непостоянство погоды и на ненастье. Его царское величество, поцеловав его, поднимал его и, когда тот преклонял колена, протягивал ему правую руку». Царь был очень весел и доволен, по отзыву Гвариента, находящемуся в черновом проекте депеши его в Вену, и посол приводит далее предполагаемую причину этого хорошего настроения государя. «Может быть, — как он пишет, — по той причине, что не было приглашено ни одного из русских министров и не было никого из других [иностранных] представителей, кроме меня». Немного потанцевав, пожелал он кушать в небольшой отдельной комнате, там ужинали с ним только генерал Лефорт, генерал Гордон, я и генерал Карлович, причем во время ужина они (Гвариент пишет о царе в третьем лице множественного числа) чокнулись дважды со мною, провозглашая: во-первых, «за верную дружбу», во второй раз «за союзников против наследственного врага». С этим свидетельством совпадает и запись в дневнике Корба, писавшего, вероятно, со слов Гвариента: «Господину послу позволено было присутствовать не только на пиру, но и на ужине, который царь приказал для себя устроить. К ужину, кроме господина посла, допущено было всего-навсего три генерала: Лефорт, Гордон и Карлович. Никогда не обнаруживал царь с такой свободой веселость своего характера, может быть, это происходило оттого, что тут не было никого из бояр и других лиц, кто своим ненавистным видом смутил бы его радостные чувства». Гордон записал в дневнике, что он пробыл у Граге около трех часов и вернулся домой в 11 вечера; по этой записи можно точно установить, в какие именно часы происходил ужин Петра с послом и тремя генералами[688].

10 сентября, в субботу, Петр был у Лефорта, где опять видели его Гордон и цесарский посол. «После обеда, — отмечает Гордон в дневнике, — я был у генерала Лефорта, куда пришел также его величество. Императорский посол, которого я там встретил, подвез меня домой». Гвариент в упомянутом выше черновом проекте депеши сообщает также некоторые подробности этого свидания: «В прошлую субботу я сделал визит генералу Лефорту, там были также генерал Гордон и бывший посол Головин, вскоре затем пришел сам его величество и весьма милостиво меня обнял. После небольшого разговора они поднесли мне стакан пива и спросили меня совершенно запросто, благосклонны ли ко мне граф Кинский и фельдмаршал Штаремберг и пишу ли я им иногда, на что я с должным респектом утвердительно ответил. Они отвели генерала Гордона в сторону и очень оживленно с ним беседовали добрую четверть часа, затем поднесли мне стакан вина и отпустили меня»[689].

Послу пришлось взять на себя заступничество по делу, в которое ввязался некий цесарский подданный, состоявший на русской службе, сапер по имени Урбан. В сильно нетрезвом состоянии возвращаясь верхом в Немецкую слободу, этот сапер был задет каким-то русским прохожим обывателем, который осыпал его бранью. Не стерпев оскорбления, Урбан выстрелил из пистолета и ранил обидчика. Спохватившись затем, он, чтобы дело не получило огласки, вошел с раненым в сделку и уплатил ему четыре рубля. Однако случай стал известен царю. Некоторые, пишет Корб, рассказывая об этом происшествии, указывали на опьянение Урбана как на смягчающее вину обстоятельство, но царь высказал противоположный взгляд, сказав, как передает его слова, Корб: «Sauffen — Rauffen (напиться — подраться) еще извинительно, но Sauffen — Schiessen (напиться — стрелять) не должно оставаться безнаказанным». Урбану грозила печальная участь, однако по ходатайству посла он был избавлен от смертной казни и приговорен к наказанию кнутом. Тогда посол вновь вмешался и просил о его полном помиловании, чего и достиг[690].

Цесарское посольство ехало в Москву с двумя делами: во-первых, уладить вопрос о водворении в Москве католических миссионеров; во-вторых, наблюдать за действиями московских войск против турок. Первый вопрос был благополучно улажен, допустить же посла до наблюдения за войсками в Москве не собирались, вероятнее всего потому, что цесарский двор был уже на пути к заключению мира с турками. Так как послу делать более в Москве ничего не оставалось, а на содержание посольства расходы шли из казны, то 12 сентября Гвариенту было объявлено из Посольского приказа, что царь соизволяет отпустить его домой. Посол решительно запротестовал: «воле царского величества он не противен», однако же не смеет уехать, не получив предварительно отзывных грамот из Вены, о чем ему точно предписано в данном ему наказе. Кроме того, ему указано быть при русских войсках наподобие того, как при цесарских войсках состоял Адам Вейде, и доносить о войсках цесарю, и, наконец, он сообщал, что со следующей почтой он ожидает присылки бумаг по некоторым, касающимся обоих государств делам, о которых он будет докладывать царю. По всем этим соображениям возвращаться в Вену посол считал невозможным и просил, чтобы царь повременил его отпускать. 14 сентября боярин Л. К. Нарышкин докладывал Петру в Преображенском об этой просьбе посла и о тех соображениях, в силу которых он затруднялся отъездом. «Великий государь указал» по этому докладу «цесарскому посланнику по его прошению до присылки к нему новых цесарских указов… что будут к нему некоторые дела, надлежащие обоим государствам… вскоре присланы, побыть на Москве до своего великого государя указу и о том ему сказать». Такой царский указ был ему объявлен 16 сентября. «И посланник великому государю за то, что ему на Москве побыть велено, бил челом»[691].

V. Начало стрелецкого розыска 17 сентября

Тотчас же по прибытии из-за границы Петр отдал распоряжение о свозе в Москву для повторного розыска стрельцов, разосланных из-под Воскресенского монастыря по уездным городам и монастырям. Уже от 30 августа встречается записка о приеме в Преображенский приказ из Воскресенского монастыря, где они были оставлены после розыска Шеина, четырех главнейших виновников стрелецкого бунта: Васьки Зорина, Якушки Алексеева, Васьки Игнатьева и Анички Сидорова; следовательно, распоряжение о взятии их из Воскресенского монастыря должно было быть сделано никак не позже 29 августа, т. е. на четвертый день по возвращении царя в Москву[692]. 1 сентября из Патриаршего разрядного приказа были присланы в Преображенский