доме Лефорта. Послу не оставалось ничего делать, как согласиться, тем более что Нарышкин обещал ему не только присутствовать на аудиенции, но и лично ввести посла к государю. Эта аудиенция в столь новой обстановке действительно состоялась на другой день, 3 сентября, в 5 часов пополудни. Посол со свитой, как он доносит в депеше цесарю, отправился в трех своих каретах — царские экипажи не высылались за ним именно потому, что аудиенция не имела строго официального характера по прежнему ритуалу. Подъехав к дому Лефорта, Гвариент приказал нести пред собой верительные грамоты, одну секретарю посольства Корбу, другую, касавшуюся вероисповедных дел, старшему из прибывших с посольством миссионеров отцу Франциску Эмилиани. Встретил посла думный дьяк Е. И. Украинцев, который провел его до четвертой комнаты, где стоял, ожидая посольство, царь с непокрытой головой, окруженный свитой, среди которой были Л. К. Нарышкин, Лефорт, саксонско-польский генерал Карлович, генерал-вахтмейстер Мемминг и другие иноземные офицеры. Л. К. Нарышкин сделал несколько шагов навстречу послу, чтобы подвести его к государю. «В четвертом часу пополудни, — описывает этот прием Корб в дневнике, — мы отправились блестящим поездом на аудиенцию. Она состоялась в том доме, который царь великолепно выстроил на собственный счет и предоставил временно для жилья своему генерал-адмиралу Лефорту. Многие вельможи окружали его царское величество наподобие венка, среди всех них царь достойно выделялся изящным величием тела и духа».

Некоторые прежние церемонии, из которых слагался обряд представления послов, были теперь опущены. Как пишет Гвариент, «для обычной вступительной речи и некогда употребительных учтивств (curialien) мне не было дано совсем времени, но после сделанного реверанса царь тотчас же через толмача потребовал верительные грамоты, которые я затем собственноручно передал его царскому величеству без всяких дальнейших церемоний». Затем посол и его свита были допущены к целованию царской руки. Царь с улыбкой спросил посла, в каком состоянии здоровья он оставил императора, и, едва выслушав ответ, сам сказал, что видел императора в добром здоровье. Далее последовал вопрос о здоровье посла и лиц его свиты, за который посол «с соответствующим респектом» принес благодарности.

Наконец, послу было сообщено через толмача, что он будет пожалован обычным царским угощением, и этим аудиенция была завершена. Перенося аудиенцию из своего дворца в дом Лефорта, Петр отступал, таким образом, от освященного стариной ритуала. Но и самый обряд приема кредитивных грамот он не мог строго законченно провести в официальных формах. Высокопарная по внешности и пустая по содержанию, какой всегда она бывала, приветственная речь была отменена. Произнося по-старинному формулу вопроса о здоровье отправлявшего посольство государя, Петр не мог удержаться от улыбки и от замечания, что сам знает о здоровье императора, так как виделся с ним уже после отъезда посла из Вены. Любопытно, что в Посольском приказе был все же составлен на всякий случай церемониал аудиенции — «явка готовлена в запас» — со включением в него всех полагавшихся при таких приемах обращений со всеми подобающими титулами, где предусмотрено было, кем посланник будет введен и «явлен челом ударить», как он будет «править цесарский поклон» и «изговорит речь», а «изговоря речь», поднесет грамоты, и затем думный дьяк посланнику объявит, что «великий государь… грамоту брата своего… его цесарского величества принял и речь его», переданную от его имени посланником, «любительно выслушал»; сам же «великий государь изволит спросить про цесарское здоровье, встав и шапку сняв», говоря: «брат наш, великий государь любезнейший Леопольдус, цесарь римский, по здорову ль?», а затем велит позвать посланника к своей руке и т. д. Вопреки всем этим приказным предположениям Петр принял посланника стоя и без шапки. Составлена была в приказе также и записка о том, как аудиенция в действительности состоялась, и в ней среди обычных официальных выражений описания нашли себе место бесстрастно записанные дьяком или подьячим замечания об отменах тех или иных необходимых по старинному чину церемоний. В записке читаем, что «207 (года) сентября в 3 день великий государь… указал посланнику быть перед собою на приезде без чинов на дворе генерала и адмирала и наместника новгородского Ф. Я. Лефорта в Немецкой слободе. Кареты под него с государева конюшенного двора не посылано, о рындах и о стойке наряду не было», т. е. не было отдано распоряжений о назначении в рынды молодых дворян и о назначении войск стоять по улице при проезде посольства. «Встречи» у крыльца посланнику также не было. «А как посланник перед великого государя в светлицу вошел, и явил его великому государю челом ударить думный дьяк Е. И. Украинцев». Посланник «правил цесарский поклон, а речи не говорил… Про здоровье цесарское великий государь не спрашивал, а изволил говорить, что он, великий государь, после его [посланника] приезду к Москве изволил сам быть в Вене и с цесарем виделся»[678]. Так старые вековые московские придворные формы, теряя свою жизненную крепость, уступали новым веяниям и облетали, как осенью облетают с деревьев пожелтевшие и потерявшие жизненную силу листья.

После приемной аудиенции цесарский посланник и члены посольства могли согласно дипломатическим обычаям того времени появляться в придворном обществе открыто (до тех пор они должны были, и это дано было им понять из Посольского приказа, воздерживаться от таких появлений). Эта перемена в их положении отражается и на сообщаемых ими сведениях. Те сведения о Петре, которые Гвариент передавал цесарю в своих депешах, а Корб заносил в дневник, основывались на разговорах и слухах; со дня аудиенции, появляясь в обществе царя и ближайших к нему лиц, тот и другой, и посол и секретарь, будут говорить нам как очевидцы, и потому их показания приобретают особенно большой интерес. Уже на следующий за аудиенцией день цесарское посольство наряду с другими иностранными представителями было приглашено на большой обед к Лефорту в присутствии царя. «А назавтрее, сентября в 4 день в воскресенье, — читаем мы в „Статейном списке“ посольства Гвариента вслед за записью о приемной аудиенции, — изволил великий государь кушать у генерала и адмирала Франца Яковлевича Лефорта на другом его дворе, что за рекою Яузою, и в то время по его великого государя указу у стола были бояре и окольничие и думные люди… да и посланники цесарской, и польской Ян Бокий и датской Павел Гейнс за тем столом были ж». Описание этого обеда сделано Гвариентом в депеше цесарю от 9/19 сентября. «На следующий [после аудиенции] день, — пишет он, — следовательно 14-го, я по приказанию его царского величества был приглашен на большой пир, данный генералом Лефортом от имени царя и на царские издержки. На нем должны были присутствовать многочисленные бояре, князья, знатнейшие военные чины