Через полчаса Войнова уже ворвалась в аптеку с воплем отчаяния:

– Агата Федоровна, спасите! Я больше не выдержу!

Пришлось колдунье оставить прилавок на Пантелеймона и провести помощницу к себе, пока она не распугала покупателей.

– У-у, ласточка моя, – протянула вэйна. Взяв девушку за подбородок, по очереди оттянула ее веки, рассматривая радужку глаз. – Гляжу, сильно накрыла тебя откатная волна. Обожди-ка, милая, на диване, принесу тебе настоя.

Вскоре Тиса пила из кружки горький травяной отвар. Он вливался в желудок, обжигая нутро. А хозяйка аптеки с невозмутимым видом листала на диване «Вэйновский глас».

– Все из-за приворота, – шмыгнула мокрым носом травница, ощущая, как потихоньку притупляется острота чувств, – из-за него мне так плохо-о.

Вэйна отложила газету и уставилась из-под очков на помощницу.

– Какого приворота, девочка?

– Любовного.

Брови колдуньи в удивлении изогнулись.

– Ну-ка, пташечка моя, расскажи подробней.

– Я приворожена, – тоном великомученицы протрубила Тиса в полупустую кружку. – Вэйн приворожил меня к себе. Сам мечтает теперь о другой, а меня бросил на страданья-я, – и разразилась-таки всхлипами.

Агата с улыбкой покачала головой, достала из кармана носовой платок и всунула в руку помощницы.

– Я знаю, как ведут себя привороженные, – мягко возразила она. – Сомневаюсь, что ты под любовным накладом, детка.

– Но он мне сам написал, что приворожил, – упрямо всхлипнула Войнова.

– Вот как. Это не тот ли молодец, который памятованы зарядил?

Тиса кивнула.

– Ну, такой силы колдун может и наложить скрытый приворот на бессознательную составляющую, – подумав, признала Агата Федоровна. Она на какое-то время замолчала, пристально разглядывая помощницу.

– Говорят, приворот снять невозможно, что нужно ждать, пока пройдет. – Девушка вздохнула. – Неужели это так? А вы не сможете меня освободить от него? – она с надеждой взяла колдунью за руку. – Ваша бабушка могла ведь вам передать умения. Пожалуйста! Я очень прошу!

Агата Федоровна, услышав о родственнице, на миг замерла, затем произнесла с иронией:

– Слухи не иссякают. Ну хоть что-то в этом мире постоянно. Все верно, ласточка. Приворот должен исчезнуть сам по себе со временем. Увы, снять его я не смогу. И моя покойная бабуля ничем бы не помогла.

Плечи Тисы снова опустились – будто под тяжелой ношей. Колдунья какое-то время наблюдала за помощницей, затем поднялась с дивана, за руку увлекая ее за собой.

– Пойдем, Царевна-Несмеяна.

– Куда?

– Снять до срока приворот никто не в силах, это так. Но вот узнать наверняка, есть ли он на тебе, возможно.

Тиса послушно последовала за вэйной и вскоре оказалась в синей библиотеке. Колдунья попросила подождать, а сама скрылась за книжными шкафами. Девушка без воодушевления оглядела полки, содержащие в большинстве своем старые книги с желтыми страницами, потрепанными на уголках. «Энциклопедия по травам и кореньям», «Составы травяные. Секреты древности», «Лечебные омовения»… Все это ей сейчас было не столь интересно. Как зубная боль не дает нам думать ни о чем, кроме как о злостном недуге, так тяжесть на душе Тисы перекрывала собой любые интересы, что не относились к ее переживаниям. Не желая присаживаться в кресло у столика, она прошла вглубь библиотеки, скользя взглядом по корешкам книг. Остановилась у шкафа из красного дерева. Под стеклом хранились книги по вэйновскому ремеслу. Ажур вензелей, непонятные знаки и древние письмена.

– Я никогда не пойму, что в них написано, – вздохнула девушка в сотый раз на дню, – как никогда не пойму его.

Сейчас она в малодушии своем почти жалела, что не родилась, как бабушка, вэйной. Тогда бы, возможно, у нее был бы шанс.

– Тиса, где ты? Иди сюда, душечка, – позвала ее Агата Федоровна.

В руках она держала круглое маленькое зеркальце в простой бронзовой оправе. Такое невзрачное на вид, что поначалу и значения не придашь. Однако вещица оказалось не простой, а волшебной, прямо как в старых сказках.

– Это «Проява» Устиньи Сладчайшей, – пояснила Агата. – Слышала о такой вэйне?

Тиса неопределенно качнула головой. Если когда и слышала, то уже забыла.

– Вот уж кто на своем веку нагрешил с приворотами! Да-а. Любила она молодых да красивых юношей. Это ее зеркальце с накладом. И ведь как сделано-то! Никто прощупать не может, фона никакого нет! – с гордостью добавила колдунья непонятное. – Потому-то еще у меня, а не в секретке имперской за семью замками.

Не получив никакого эмоционального отклика, вэйна вернулась к делу.

– Ладно, возьми его в руки, горе луковое, и повторяй за мной. Sato fer honom losa. As vinor renau…

Как только последнее слово было произнесено, ничего особенного не случилось, разве что на ручке четче проступил рисунок клубники. Видимо, Устинья любила ягоды.

– Ну? – спросила Агата Федоровна. – Видишь?

– Угу, – Войнова наблюдала свое унылое бесцветное отражение. Бледное лицо, непослушные каштановые волосы, что так и лезут, куда не следует, круги под глазами. Это вам не рыжеволосая баронесса с сапфировыми глазами и коралловыми губками. Эх…

– Ну? Чего молчишь? Тот самый вэйн, да?

– Где?

– В зеркале, где же еще.

Заметив ее замешательство, колдунья ухмыльнулась:

– Скажи, кого ты видишь в зеркале, птичка моя?

– Себя, – чуть слышно промямлила девушка.

– И только?

Молчаливый кивок.

– Что я и говорила! – Вэйна развела в стороны руки. – Нет на тебе приворота!

– Как это? – Тиса даже дышать перестала.

– Вот так, дорогая. Если бы был приворот, ты бы видела в зеркале не себя, а того, кто тебя приворожил.

– То есть… – опустив руку с зеркалом, Войнова побледнела еще сильнее, – я… – и мысленно закончила: «Люблю на самом деле».

* * *

В оранском соборе догорали свечи. Служба отпела, и прихожане покидали святое место. Только одна молодая женщина продолжала стоять на коленях пред жертвенной звездой, молилась. Умиротворение так и не посетило ее душу. Когда святой батюшка спустился с царского мостка, чтобы отойти во светличную, прихожанка кинулась ему в ноги.

– Прошу, благословите, отче, – прошептала она горячо.

– Бог с тобой, дитя, – разрешил говорить служитель.

– Что мне делать? Я молюсь, но мне кажется, Единый не слышит! Он отвернулся от меня, а мне так нужна его помощь, – в отчаянии проговорила страждущая.

Служитель храма осенил ее святым знамением.