простить тебя. Многие ночи, вспоминая высказанные тобой оскорбления, я не мог уснуть, вновь и вновь повторял я клятву о том, что когда я схвачу тебя, я так истреблю твой род, чтобы никогда ни в Фарсе, ни где либо еще не правили его представители, и сегодня настал день осуществления той клятвы! Если бы я высказал в твой адрес такие оскорбления и ты бы схватил меня, ты посадил бы меня в железную клетку и под той клеткой разжег бы большой костер, чтобы сжечь меня живым или велел бы содрать с меня живого кожу или рассечь на куски. Но я не собираюсь подвергать тебя ни одной из казней подобного рода, всего лишь прикажу отсечь твою голову». Сказав это, я подал знак палачам, чтобы те его обезглавили. Султан Мансур завопил: «О Амир Тимур, если я оскорбил тебя и тем самым заслужил смертную казнь, другие, которых ты схватил — невиновны, они не наносили тебе оскорблений, воздержись же от их казни!» Я ответил: «Когда убивают змею, то должны убивать и ее змеенышей, иначе в один прекрасный день они станут большими змеями. Я не боюсь змеиного жала, но я поклялся истребить весь твой род, чтобы не оставалось ни одного правителя из числа отпрысков твоей династии, потому что не могу допустить царствования ни одного из родичей человека, нанесшего мне оскорбление!»

После этого, палачи приступили к делу, вначале они обезглавили султана Мансура Музаффари, затем та же участь постигла и одиннадцать остальных его, уже упомянутых ранее, родичей. Я видел и слышал как народ во время казни султана Мансура и остальных, выражал свою радость и понимал, что народ, как и военачальники, питал недовольство в отношении своего бывшего правителя.

Отсеченные головы выставили на самом верху городских ворот, а тела свезли на кладбище и погребли.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

После падения Шираза

Вечером того же дня я пригласил к себе летописца Низамуддина и сказал: «Я обещал тебе, что после взятия Шираза, ты получишь десять молоденьких девушек из того города. Ты же ответил, что уже немолод и десятерых для тебя будет многовато, в таком случае скажи, скольких же ты хотел бы получить?» Низаммуддин ответил: «О, эмир, одной мне было бы достаточно. Но ведь ты помиловал жителей Шираза, как же ты сумеешь подарить мне уроженку этого города?» Я ответил: «Я куплю для тебя девушку,» и велел градоправителю огласить для ширазцев, что я желаю купить молодую, красивую, черноглазую девушку-ширазку для одного из своих приближенных, и всякий, кто желает продать такую девушку, может получить две тысячи золотых динаров. Для этого те, кто желал бы продать такую молодую девушку должны привести ее в резиденцию градоначальника (Дарь-уль-Хукме). Выбор одной из них состоится в закрытом порядке и будет зависеть от вкусов человека, для которого девушка предназначена.

Утром следующего дня в Дар-уль Хукмэ собралось несколько горожан предлагавших девушек для продажи. Я сказал Низамуддину: «Ступай туда и выбери ту, что тебе нравиться». Он сходил, выбрал понравившуюся ему, затем я велел оплатить ее стоимость. После того случая, всякий раз, когда возникал повод для бесед на интимные темы, Низаммудин говорил: «О эмир, если желаешь получить от своей жизни истинное наслаждение, ты должен находиться в постели с ширазкой, потому что в мире не найдешь более ласковых прелестниц, чем они».

Тем не менее искушения, о которых говорил Низамеддин, меня не прельщали, я так и не испытал прелести от близости с ширазкой. Я твердо решил искоренить весь род Музаффаридов и не допустить, чтобы где-нибудь мог править хоть один ее представитель. Двоим из принцев-музаффаридов удалось бежать, одним из них был султан Яхья Музаффари, второй — султан Мухтасам бен Зейн-уль-Абедин. Вскоре я узнал, что султан Яхья находиться в городе Кемшэ. Правителем города был один из местных военачальников, к которому я направил гонца с посланием. В своем послании я написал, что если он хочет сохранить свою голову на плечах, то должен прислать мне султана Яья Музаффари, взамен чего получит вознаграждение.

Однажды мне передали, что пришел некий, запыленный после долгого пути человек, назвавший себя градоначальником Кемшэ эмиром Абд-уль-Баки, который просит принять его. Я приказал ввести того человека, когда он вошел, я увидел, что весь он настолько покрыт пылью, что трудно различить черты его лица, Через плечо у него был перекинут хурджин, из него он вынул человеческую голову и положив ее предо мной, сказал: «О великий эмир! Вот голова, которую ты требовал. Выехав из Кемшэ, я загнал насмерть семь лошадей, чтобы как можно скорее доставить тебе эту голову, прежде, чем она разложиться и будет неузнаваема».

Я пригласил градоправителя Шираза вместе с представителями местной знати и спросил у них, чья это голова. Некоторые из них сказали, что узнают голову султана Яхья Музаффари. Отпустив их, я спросил эмира Абд-уль-Баки: «Как тебе удалось убить его?» Он ответил: «О великий эмир! Получив твое письмо, я понял, что для сохранения собственной жизни у меня нет иного выбора, кроме убийства султана Яхья Музаффара. Я пригласил его на трапезу, и когда он принимал пищу сидя за дастарханом, мои люди внезапно напали на него и убили, нанеся несколько ударов саблями и кинжалами в спину и грудь. В тот же миг, не теряя времени, я отсек его голову, положил ее в этот хурджин, пустился в путь и пройдя без промедления сорок четыре фарсанга, что отделяют Кемшэ от Шираза, представил ту голову пред твои очи».

Я спросил: «Ты убил султана Яхья Музаффари именно в тот момент, когда он сидел за суфрэ(т. е. дастарханом) и ел?» Эмир Абд-уль-Баки ответил: «Да, о великий эмир, ибо не было у меня другой возможности и, если бы мы не напали на него и не убили его именно в тот момент, мы бы не сумели справиться с ним при других обстоятельствах». Я сказал: «Я не убиваю своих врагов, когда они сидят за моим дастарханом и едят мой хлеб». Эмир Абд-уль-Баки ответил: «О великий эмир, неужто ты считаешь меня виновным? Меня, покорно исполнившего твое повеление и поспешившего донести тебе об этом?» Я сказал: «Нет, ты не виноват предо мною, но мне не понравилось то, как ты убил этого человека». Затем я велел уплатить ему пять тысяч золотых динаров. Обрадованный Абд-уль-Баки уложил мешочки с золотом в свой хурджин, с натугой поднял его и хотел удалиться. Я остановил его, сказав: «Так же унеси с собой эту голову».