Балджером – Лоренс Сархатт, Джеймс Гринлиф и Джеймс Ахерн; длинная вереница федеральных агентов Управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков; начальники подразделений Бюро и агенты, работавшие вместе с Коннолли (Ник Джантурко, Эд Куинн, Джон Ньютон). Вся эта нескончаемая череда словно бы воплощала собой оживший справочник личного состава местных правоохранительных органов. Было что-то сюрреалистичное в том, как бывшие агенты ФБР во время дачи показаний подчас подражали манерам преступников, которых они когда-то преследовали.

«Крестный отец» отдела по борьбе с организованной преступностью ФБР Дэннис Кондон, тот самый, уже вышедший в отставку начальник отдела, который еще в середине 1970-х свел вместе Коннолли, Балджера и Флемми, давал показания в суде в начале мая и старался уклониться от подробностей. Адвокаты надеялись, что он поможет пролить свет на первые годы сотрудничества Балджера и Флемми с федералами, но Кондон стал ссылаться на плохую память. На все вопросы он стандартно отвечал: «Я не помню». Даже когда адвокат показал ему документ, составленный самим Кондоном, тот ухмыльнулся, сказал, что не помнит, что когда-либо вообще составлял подобный документ, и, следовательно, не в состоянии ничего уточнить. Кардинале и другие адвокаты только закатили глаза, с трудом скрывая раздражение.

Джеремайя О’Салливан также смог уклониться от дачи показаний. В конце февраля пятидесятишестилетний бывший прокурор перенес инфаркт, лежал в больнице и страдал от побочных реакций на лекарства. Ожидая длительной реабилитации, он избежал допроса об изъятии имен Балджера и Флемми из обвинительного заключения по делу о договорных скачках в 1979 году. О’Салливан также был пойман на публичных заявлениях о том, что его руки чисты, потому что он попросту не знал, что Балджер и Флемми – агенты ФБР. Доказательств против таких заявлений было предостаточно, и адвокатам не терпелось припереть О’Салливана к стенке.

Сказавшийся больным прокурор быстро стал мишенью мрачного судебного юмора. Адвокаты и журналисты не могли удержаться от предположения, что инфаркт позволил О’Салливану исполнить мечту любого мафиозо – оказаться «слишком больным, чтобы давать показания». Особую пикантность ситуации добавляло то, что еще в середине 1980-х не кто иной, как О’Салливан, ожесточенно сопротивлялся попытке Ларри Дзаннино доказать, что он слишком болен, чтобы явиться в суд. Прокурор заставил Дзаннино приехать, несмотря на то что тот был при полном медицинском «параде»: на кресле-каталке, с кислородной маской на лице. Теперь публика начала шутить, что О’Салливан «включил Дзаннино». И хотя к окончанию процесса О’Салливан полностью поправился и даже возобновил свою частную юридическую практику в одной из престижных, с долгой историей, фирм – «Чоут, Холл и Стюарт», человек, в течение шестнадцати лет боровшийся с бостонской мафией, так и не появился в зале суда.

После того как Терезе Стэнли был гарантирован иммунитет, она дала показания о своей жизни с Уайти Балджером и его побеге в 1995 году, когда было выдвинуто обвинение. Мягким, тихим голосом голубоглазая пятидесятисемилетняя женщина с белоснежными крашеными волосами, одетая в ярко-оранжевый топ и черные лосины, рассказывала о том, как они с Уайти жили вместе почти тридцать лет. Она почти каждый вечер готовила ему ужин у себя дома в Южном Бостоне, а он проводил почти все праздники с семьей. Стэнли также поведала об их загадочной поездке в Европу. Она не спрашивала Балджера, зачем и почему они туда едут, потому что такие вопросы всегда заканчивались ссорами. Припомнила она и поездку по Соединенным Штатам – на Лонг-Айленд, в Новый Орлеан, где они встретили Новый год, в Грейсленд в Мемфисе, к Гранд Каньону. Балджер много звонил из уличных телефонов-автоматов, но она никогда не спрашивала, с кем он разговаривал и о чем. Стэнли также заявила, что Балджер бросил ее ради молодой Кэтрин Грэйг, с которой Балджер тайно от нее встречался в течение двадцати лет.

«Он везде вел двойную жизнь, что со мной, что с ФБР», – грустно закончила отвергнутая Балджером женщина.

Были преданы огласке секретные отчеты Бюро, из которых выходило, что Флемми закладывал Салемме все эти тридцать лет. В одном из отчетов было даже указано, что Флемми называл Салемме «уродом». Услышав это, Фрэнк Салемме молча пересел – так, чтобы между ним и Флемми оказался Делюка. Расположение Фрэнка «Кадиллака» к Стиви моментально улетучилось. По воспоминаниям Кардинале, Салемме признавался ему, «что его мутит от одного взгляда на Флемми». Досье ФБР также ясно продемонстрировало, что Балджер и Флемми стучали на Хоуи Винтера и других видных деятелей из Уинтер-Хилл, включая и Джонни Марторано, который, как и Салемме, пересел подальше от Флемми в зале суда.

При этом Флемми пытался держаться невозмутимо, уверенный в том, что разглашение материалов секретного досье – это его шанс на свободу, способ документально подтвердить обещанную ему федералами неприкосновенность.

«Ежедневно появляться в зале суда с улыбкой на лице – это какое-то безумие, – вспоминал Кардинале. – Я имею в виду, что однажды, когда я заявил судье, каким зловонным куском дерьма был этот стукач, Флемми подозвал меня. Я подумал, он сейчас скажет мне что-нибудь вроде: “Не вздумай больше так меня обзывать”. Так вот, он подозвал меня и сказал: “Господи, вот же классно ты делаешь свою работу!” Я только и подумал – ну ни хрена себе! Только охать и оставалось, причем ведь это было искренне. То есть я только что обвинял его в убийстве Халлорана, в том, что он совершал всевозможные ужасающие, дьявольски жестокие преступления, и сам даже подумал: “Боже, я, кажется, слишком далеко зашел, сейчас он мне все выскажет”, а он такой: “Слушай, чувак, ты классно делаешь свою работу!”».

* * *

Но окончательный и бесповоротный крах ФБР потерпело после того, как в зале заседаний 21 апреля появился Джон Моррис – и начал давать показания. Все предыдущие месяцы Моррис выторговывал у прокуроров иммунитет от преследования за совершенные им преступления. Во время одного из допросов с участием агентов ФБР и прокуроров Моррис даже расплакался. Он разрушил свою карьеру, сблизившись с Балджером, и прекрасно понимал это. Теперь, целых восемь дней давая показания в суде, подавленный Моррис выглядел как состарившийся и обедневший аристократ, ровным, спокойным голосом рассказывающий о своем перерождении из агента в лжеца и преступника, признавший, что брал у Балджера деньги, препятствовал правосудию, постоянно предупреждая Балджера о начатых расследованиях.

Вспоминая о 1970-х годах, когда был создан их коррумпированный альянс, Моррис поведал о «сложном периоде сильного давления на агентов, которых заставляли вербовать информаторов» для борьбы с мафией. «На нас и вправду оказывалось сильное давление», – утверждал он. Он рассказал, как они объединились с Коннолли и совместными усилиями вывели Балджера и Флемми в число ведущих информаторов бостонского ФБР, как сами агенты сыскали