выставленных доспехов, подумал, что еще чуть-чуть и дофин совсем сгорит со стыда, дрогнет и закричит на весь зал, что тоже не хочет никакого союза с «Бургундским убийцей».

– Почему матушка ничего не сделает? – обеспокоенно спросил он.

– Потому что сейчас мой выход, – ответил епископ.

Смиренно сложив руки, он протиснулся сквозь негодующую толпу и встал прямо против мессира де Барбазан, к которому в основном и обращался, когда заинтригованный его выходом зал слегка притих.

– Позвольте мне, господа, сказать несколько слов. Это наше единодушное негодование воистину прекрасно, потому что лишний раз доказывает и нашу решимость, и преданность закону и престолу. Но отдав дань поверхностному чувству, давайте уже обратимся к голосу разума… Или к трезвому расчету, что несомненно более подходит к такому шагу, как договор с герцогом Бургундским.

Епископ помолчал, убеждаясь, что все слушают его достаточно внимательно и продолжил:

– Представим на минуту последствия других наших шагов. Предположим, что союз с Бургундцем будет сегодня отвергнут, и уважаемое собрание решит обратиться за помощью к английскому королю. Предположим даже, что его светлости, – поклон в сторону герцога Бретонского, – удастся снова получить от Монмута отсрочку в военных действиях, а возможно и реальную поддержку в отвоевании Парижа. Но что нам это даст? Кратковременную победу, за которую потом придется отдать втрое больше, чем мы получим сейчас!

– Мы освободим короля, – сдвинул брови мессир де Барбазан. – Пускай он болен, но жив. И до сих пор ни в каких регентах не нуждался. Покойные герцог Филипп, Луи Орлеанский и граф Арманьякский, упокой Господь его душу, конечно, имели определенные, скажем так, «полномочия», но никогда не забывались настолько, чтобы, превышая их, создавать собственный двор и править страной, узурпируя власть!

– Только Арманьяк казнил всех без разбора, поэтому весь Париж так жаждал его смерти, – громко хмыкнул «Ла Ир».

– Чернь, поднятая для разбоя, еще не Париж! – взвился «рыцарь без упрека».

Но епископ успокаивающе поднял обе руки.

– Не стоит тревожить души усопших обвинениями. Граф действовал, как лекарь, который причиняет боль, чтобы вскрыв язвы, их прочистить. Поэтому и не был популярен. Но лучше ли поступает сейчас королева?! Словно хитрая лиса она зализывает эти язвы, разнося заразу по всему телу, а тело – это не что иное, как Франция! Объявив себя регентшей и созвав собственный парламент, её величество всему миру показала, что намерена править сама, при том, что законный государь – её муж – жив! К величайшей общей радости католического мира, закрывшийся в апреле Констанцский собор положил конец великому расколу нашей церкви и дал нам единого папу, который мог бы выступить против подобного произвола. Но, с другой стороны, к величайшему нашему огорчению, его святейшество Мартин Пятый получил в свои руки отнюдь не землю обетованную, но покрытое трещинами раздоров поле боя, где пока празднует победу английский король. В такой ситуации глупо ждать от понтифика, только-только вступившего на свой, еще непрочный, тяжелый путь, что он пойдет против сильнейшего. А Монмут регентство королевы принял, полагая, что женитьбой на принцессе Катрин обеспечит себе право наследования французского престола в обход дофина Шарля. Поэтому, господа, легко может получиться так, что, одной рукой помогая нам в борьбе с герцогом Бургундским, он другой рукой схватит нас за шиворот, как изменников и заговорщиков, поскольку все здесь прекрасно понимают, что, выступая против герцога, мы выступаем и против королевы тоже.

Епископ снова помолчал, ожидая когда смысл его слов окончательно до всех дойдет, и с удовлетворением отметил про себя, что многие уже не фыркают с негодованием через каждое слово, а молчат, хоть и сердито, но задумчиво.

– Что же в такой ситуации может предложить ваша светлость? – спросил де Барбазан. – Если вы видите какой-то выход, то поделитесь с нами. А то я начинаю думать, что положение совсем безвыходное.

– Почему я?! – едва ли не возмущенно изумился епископ. – Господь велик, и в своей мудрости послал нам наследника престола, вполне способного принимать решения. А если я позволил себе сейчас вмешаться, и на минуту отвлек ваше внимание, то лишь для того, чтобы страсти в этом зале поскорее улеглись. А еще потому, что вчера вечером, как исповедник его высочества, имел высокую честь видеть, как тяжело далось его высочеству это решение. Свой тяжкий крест, подобно Спасителю, он принес сюда, к нам, и ожидает только понимания, как помощи…

Казалось, что молчание в зале можно резать мечом – таким плотным и напряженными оно стало. Потом еле слышно вздохнула мадам Иоланда. А следом за ней Гийом де Барбазан повернулся к помосту, где сидел дофин и, опустившись на одно колено, произнес:

– Я готов выслушать всё, что скажет ваше высочество.

За маршалом последовали все лангедокские рыцари. И тут же, громыхнув оружием, преклонил колено «Ла Ир» со своими гасконцами, чем подал пример и остальным. В конце концов, стоять остались только де Жиак и его окружение, итальянские наемники, мадам Иоланда и Жан Бретонский, который с неудовольствием поглядывал вокруг

Всё еще красный Шарль исподлобья осмотрел склонившихся перед ним.

– Я рад, господа, что вы готовы выслушать меня без раздражения, – выдавил он. – И сразу хочу заявить, что договор с Бургундским изменником мы намерены заключить не как подданные королевы-регентши, а как правительство законного наследника и будущего короля. Для этого прямо сейчас следует избрать новый парламент – мой собственный – представительство которого заключит с Бургундцем такой договор, который король обычно заключает со своенравным вассалом, если стране угрожает опасность.

– Но два правительства – это неизбежный раскол! – тут же подал голос Жан Бретонский.

– Конечно, раскол, – холодно произнесла мадам Иоланда. – Но вина за него должна будет лечь на королеву. Это она всему миру показала, что его величество недееспособен. Значит, по всем законам управление страной переходит к дофину, который уже давно не ребенок. И мы, принимая его правление, действуем по правилам общепринятого порядка. В любой европейской стране поступили бы так, включая Англию. И Черный Принц Эдуард тому подтверждение…

– Но у нас сейчас другая ситуация!

– Закон ситуацию в расчет не берет.

Герцогиня вздернула подбородок и отвернулась к дофину, всем своим видом словно извиняясь за то, что осмелилась его прервать.

Шарль бросил на неё затравленный взгляд. Он боялся того, что делал. Боялся и не принимал. Но продолжал говорить уже начатое, цепко держа в памяти разговор, состоявшийся ночью и продолжавшийся почти половину сегодняшнего дня.

– Путь любого властителя – это путь компромиссов, – втолковывала ему мадам Иоланда. – Достоинство короля не в том, чтобы пробивать закрывающиеся пути собственным лбом, теряя при этом корону, а иногда и