жизнь. Оставьте это воинам и рыцарям! Король же должен уметь находить достойную дверь там, где другие как раз и колотятся лбами! Учитесь соглашаться с врагами, не теряя чести…

– Соглашаться?! – дофин сверкал на неё глазами белыми от бешенства. – Когда-то вы учили меня совсем другому, матушка!

– Я всегда учила вас одному – сохранять свое достоинство даже перед лицом смертельной опасности. И сейчас призываю к тому же! Договор с Бургундцем так же опасен, как договор с английским королем, а, может, и опаснее. Но у него есть одно преимущество – время. Вы можете тянуть его, не соглашаясь на условия, которые сочтете неприемлемыми, можете выдвигать свои, которые сочтет неприемлемыми он, но время, убывающее для него, даст вам возможность собраться с мыслями и, может быть, с новыми силами…

– Но время будет убывать и для меня! Вместе с людьми, потому что обязательно найдутся недовольные!

– А это уже моя забота, Шарль, – улыбнулась мадам Иоланда, подавая ему лист бумаги. – Сейчас мы наметим ваш будущий парламент с учетом любого возможного недовольства…

И вот теперь, стараясь, чтобы голос его звучал как можно увереннее, Шарль называл имена будущих министров перед затаившим дыхание залом.

– А известно ли вам, мадам, кого прочат в коннетабли при враждебном вам дворе? – тихо спросил Жан Бретонский, пользуясь тем, что внимание всех было приковано к дофину.

– Известно. Это Карл Лотарингский.

Бретонец придвинулся ближе, и еще больше понизил голос:

– И как это понимать? Стратегия или просчет?

– О чем вы?

– Судя по слухам, вы собирались с ним породниться. Вот я и задаюсь вопросом, состоится ли ТЕПЕРЬ эта свадьба?

– Время покажет, – пожала плечами мадам Иоланда.

– Я охотно подожду, – герцог растянул губы в улыбке. – Но позвольте узнать, что нас ждет дальше?

– О чем вы?

– О том времени, когда союз с Бургундцем себя исчерпает, и войска Монмута, с Божьей помощью, может быть, будут остановлены.

– Откуда мне знать?

Герцог опустил голову и еле слышно прошептал:

– Подозреваю, мадам, что в этом зале только вы это и знаете.

В этот момент дофин произнес:

– …В числе своих министров хотел бы видеть и вас, мессир де Жиак. Я очень надеюсь на вашу помощь и сейчас, и потом…

Все обернулись, а сам будущий министр – сначала глупея на глазах, а затем озаряясь пониманием – задрожал от радости так же, как совсем недавно дрожал от негодования.

– Можете располагать мной, ваше высочество! Не ручаюсь за остальных, но я вас не подведу!

Герцог Бретонский со странным выражением на лице поджал губы.

– Кажется, я ошибся, ваша светлость. Судя по всему, наш дофин тоже знает, что будет дальше.

ПАРИЖ

(ноябрь 1418 года)

«До чего же неисповедимы дела твои, Господи! И как же чудны бывают их обороты…».

Магистр искусств, лиценциат канонического права и доверенное лицо герцога Бургундского Пьер Кошон смотрел из окна Наваррского коллежа на присмиревший, затаившийся Париж и без ложной скромности перебирал в уме события последних трех лет и трех месяцев. Годы он плодотворно провел в Констанце, возделывая церковный собор как пашню, а месяцы пролетели за сбором законного урожая, сыпавшегося на него с благодарных рук герцога Бургундского.

Еще в январе 15-го года, когда стало ясно, что Констанцский собор состоится, преподобный Кошон отправился туда одним из первых, чтобы в качестве исполнителя особых поручений при его светлости герцоге Жане, подготовить всё для прибытия остальной бургундской делегации. Сделал он это настолько хорошо и толково, что глава их фракции Мартин Поре как-то сразу расслабился и предоставил Кошону и дальше вести все дела. В итоге, среди всеобщего подкупа и келейных соглашений – которые мгновенно разваливались, стоило кому-то другому заплатить больше – только бургундцы выделялись строгой дисциплиной и бескомпромиссностью. Они единственные отказывались от всех подарков и даже от пышных обедов, которые в известном смысле тоже можно было расценить, как подкуп. Сам же Кошон в кулуарах охотно и дипломатично улыбался всем без разбора и явно желал всем нравиться, но на заседаниях делался жестким и непримиримым, озадачивая обманутых его улыбками и заставляя думать о себе уже не так пренебрежительно, как раньше.

С пеной у рта Кошон требовал низложения троепапства и объединения церкви под рукой единого папы, имя которого он, опять же почти единственный на всем соборе, произносил без добавлений, типа: «будет лучше если…» или «возможно, мы рассмотрим…».

– Сделайте мне папу только из кардинала де Колонна! – напутствовал своих делегатов герцог Бургундский.

И Кошон всеми силами старался исполнить этот приказ, потому что прекрасно понимал – дело совсем не в единстве церкви, а в том, кто именно стянет в свои руки путы духовной и политической жизни мира. Человек случайный, или предложенный кем-то другим, был неприемлем по той простой причине, что во всем Констанцском соборе герцога Жана волновал только один вопрос: каким образом разрешится его тяжба по делу об «Оправдании тираноубийства». А благоприятный исход как раз гарантировал щедро осыпанный всевозможными подношениями кардинал ди Колонна! В том случае, разумеется, если будет избран папой…

Сложное это дело корнями уходило в историю десятилетней давности, когда герцог Орлеанский был убит, а герцог Бургундский в этом убийстве обвинён.

Кошон – в ту пору еще не состоявший на службе у герцога – был в восторге от кровавой расправы, восторга своего не стыдился и никогда не скрывал. Искренне оправдывая это убийство, он на каждом углу готов был кричать, что герцог Бургундский избавил страну от тирана! И потом, когда начался вялый процесс против Бургундца, Кошон охотно и горячо поддержал своего единомышленника Жана Пти, который сначала выступил с публичной оправдательной речью, а потом изложил её тезисы в трактате под названием «Оправдание тираноубийства».

Тезисов было девять. С их помощью Пти – непререкаемо логично, как ему казалось – доказывал, что, «если убийство тирана есть благо, а Луи Орлеанский был именно тираном, значит, убийство его есть благо тоже».

Однако убедили тезисы далеко не всех.

В пору правления ничего не забывшего Бернара д’Арманьяк трактат этот был прилюдно сожжен в Париже государственным палачом, а сам его автор объявлен опаснейшим еретиком на веки вечные. И требовалось только подтверждение высшего духовенства, чтобы окончательно узаконить этот приговор и, как следствие, довести дело до конца и осудить герцога, как убийцу, невзирая на то – тирана он убил или просто королевского брата.

Именно с требованием «узаконить» и прибыла на Констанцский собор делегация «арманьяков» во главе с Жаном де Герсоном, когда-то так неудачно требовавшим возмездия для Бургундца. Вот уж кого Кошон терпеть не мог еще