приказ по снятии сана, «обнажа священства», трое полковых попов, служивших в мятежных полках и причастных к бунту, и один церковный дьячок[693]. Первые две недели сентября прошли в дальнейших действиях по свозу стрельцов и в приготовлениях к розыску. Заведование свозом было поручено воеводе Большого полка, разбившему стрельцов под Воскресенским монастырем и подавившему восстание, боярину А. С. Шеину, и сосредоточено в Иноземском приказе, которым он управлял. В селе Преображенском, на так называемом Генеральном дворе, по-нашему на дворе, занятом главным штабом двух потешных полков, а также и на солдатских дворах под руководством начальника Преображенского приказа князя Ф. Ю. Ромодановского приготовлялись застенки со всеми страшными следственными орудиями того времени. Под 15/25 сентября в дневнике Корба находим заметку о появлении в Москве первой партии привезенных из места заточения стрельцов[694]. Это была группа из 341 стрельца, привезенных из Воскресенского монастыря, из Ростова, из Переславля-Рязанского, из Ярославля и из Калязина монастыря. К 17 сентября все приготовления были сделаны, и в этот день, день тезоименитства царевны Софьи, и, может быть, с умыслом именно в этот день, начался розыск.

Розыск начался с виновных, принадлежавших к тому сословию, которому везде отводилось официально первое место: с духовенства. Были допрошены три упомянутых выше полковых попа или, как они теперь, по «обнажении священства», стали называться, «распопы»: Ефимко Семенов, Бориско Леонтьев, Ивашко Степанов Кобяков и дьячок Сенька Осипов. Четвертый полковой священник Гундертмаркова полка остался верен, не пристал к мятежникам и ушел со своим полковником.

Розыском 17 сентября руководил начальник Преображенского приказа, в котором розыск и производился, — князь Ф. Ю. Ромодановский. Но со всею достоверностью имеем основание полагать, хотя прямых указаний на это и не имеется, что сам Петр присутствовал при розыске и также принимал участие в допросах. Трудно предположить, чтобы он мог удержаться от ближайшего и самого активного участия в этом возобновленном по его же инициативе и, как это ясно будет из всего дальнейшего, всецело захватившем его деле.

Показания духовных лиц, с которых начался розыск, не дали ничего существенного для выяснения дела. Но все они, по их словам, были осведомлены о намерении стрельцов, и те, кто об этих намерениях знал, не могли о них донести, боясь мести стрельцов. Попытки отговаривать и останавливать стрельцов не имели успеха и вызывали с их стороны грубые ответы и даже побои. Распоп Ефимко Семенов, бывший полковой священник Колзакова полка, показал, что о походе стрельцов к Москве знал, но что цель этого похода была ему неизвестна. Он уговаривал стрельцов не идти к Москве, говорил о том же пятисотному Ивану Клюкину, но тот ему ответил: «Тебе-де, поп, до того какое дело, знай ты себя!» Про намерение перебить бояр слыхал от стрельцов всех четырех полков, говорили об этом на сходках в кругах; причиной такого намерения было недовольство службой; стрельцы на Луках Великих говорили: «Какая-де наша служба, страждем мы от бояр»; с троими из бояр, которых стрельцы считали главными виновниками этой продолжающейся беспрерывно три года скитальческой службы, они и хотели расправиться. Услышав такие слова, он, Ефимко, однако, не донес о них боярину главнокомандующему князю М. Г. Ромодановскому, боясь стрельцов, уйти же от них не смел, потому что его не отпускали и везде были учреждены караулы. Придя под Воскресенский монастырь, он пел молебен «Пречистой Богородице и чудотворцу Сергию», но молился «о здоровье, а не о победе». Во время боя под Воскресенским монастырем никого из стрельцов своего полка не исповедовал.

Распоп Бориско Леонтьев, бывший полковой священник Чубарова полка, показал, что разговоры в полках о том, чтобы идти к Москве, начались с того времени, когда на Луки Великие вернулись стрельцы, бегавшие в Москву весной 1698 г. На его, попа, увещания стрельцы отвечали: «Не твое-де, поп, дело!» — и, когда он стал унимать от похода к Москве своего сына духовного стрельца Назарку Ерша, тот ударил его за это дубиной так, что он, поп, пролежал с неделю болен. При собрании полков под Воскресенским монастырем он пел молебен «Пресвятой Богородице», «а о чем, того не ведает». Во время стрельбы из лагеря А. С. Шеина по стрельцам стрельцы у него исповедовались. О самом ходе сражения: укрепляли ли стрельцы свои обозы, развернуты ли были ими знамена, били ли они в барабаны, была ли стрельба из стрелецкого лагеря по Большому полку, он не знает: «был в то время у своей телеги».

Третий распоп, Ивашко Степанов Кобяков, бывший священник Иванова полка Черного, был по указу патриарха отправлен в Иванов полк Черного на смену заболевшему попу Емельяну Давыдову и встретил свой полк идущим к Москве у Ржевы Володимировой и от Ржевы Володимировой пошел к Москве со стрельцами вместе, так как они ему сказали, что они распущены по домам. Когда стрельцы подошли к Воскресенскому монастырю, то велели своим полковым попам петь молебны; но он, поп Иван, молебна не пел, потому что остался ночевать вне лагеря, «за обозом подле лесу», хлопоча с уставшей лошадью и поломавшейся телегой. Поутру он пошел было в подмонастырную слободу к проживавшему там знакомому подьячему, чтобы добыть корма для лошади, но в слободу не был пропущен солдатами. В это время началась стрельба между Большим полком и стрелецкими полками, и он, поп Иван, боясь, как бы его не убили, побежал к своей телеге и, захватив дароносицу и епитрахиль, направился в Большой полк к полковому шатру боярина А. С. Шеина, но тут был схвачен солдатами и приведен к боярину. Что стрельцы шли для бунта, он не знал, потому что шел с ними недолго, и не знал также, о чем пели молебны «его братия» попы.

Дьячок Сенька Осипов показывал, что попал в дело случайно. Он оказался племянником заболевшего полкового попа Иванова полка Черного, только что упомянутого выше Емельяна Давыдова. Получив письмо о болезни дяди, передав в Патриарший разряд его челобитную об увольнении от службы и выхлопотав ему такое увольнение, он отправился за больным дядею вместе с назначенным ему на смену попом Иваном Степановым Кобяковым на Великие Луки. Встретив полк Черного у Ржевы Володимировой и получив от стрельцов известие, что дядя его находится в Великолуцком уезде в одной из деревень у крестьянина, он, опасаясь один продолжать путь на Великие Луки, повернул к Москве и поехал вместе со стрельцами, не зная, для чего они туда идут. Когда же пришли под Воскресенский монастырь, уйти от стрельцов уже было нельзя: они никого не выпускали из лагеря. У молебна он, Сенька, не был; пел ли молебен поп Иван, не