балкон из коридора медленно последовали те двое блеклых. Вблизи они представляли собой еще более странное зрелище. Одежда самая простая, бледных серых оттенков, как их кожа и волосы. Глаза заволокло безжизненной пеленой. Мне все еще казалось, что оба были покрыты легким слоем пыли, точно вещи с чердака. На их шеях, щиколотках, запястьях и талиях едва виднелись эллипсы света. На лбу у каждого горел символ — перечеркнутый крестом круг.

— Вам разве в данный момент не полагается общаться с префектом и послами? — прямолинейно спросила Сара.

— Возможно. А вам всем, как мне думается, полагается быть более учтивыми с Паладином Света и не давать ему наставления, не так ли?

Стефан ответил за всех:

— Обычно да, но наша планета, по ходу, скоро развалится, и мы тоже вместе с ней, так что уже без разницы.

— Честно, — заметил Гесцил, сложив руки за спиной и вышагивая в нашу сторону. — Так вы и есть те приземленные, которые уничтожают чудовищ Тьмы ради спасения светлых душ? — Сара попыталась сказать что-то, но он щелкнул пальцами и просиял: — Люмен-протекторы! Да, столько шума из ничего, но похвально.

— Эй, мы тут вообще-то на этой работе умираем! — огрызнулся Стеф.

— Как и мы все. — Паладин расплылся в улыбке. — Все мы умираем за Свет. Такова наша общая судьба, протекторы, и это нас с вами роднит: и приземленных, и звезд. Примите свой путь и любите его во всех проявлениях, как проповедуют нам анимусы.

— Любить свою скорую смерть? — уточнил я. — Или все-таки шансы у нас есть?

— Посмотрим. Верно?

Поскольку из-за сияния зрачков Гесцила было не различить, я не понял, что он обращался к персоне за моей спиной. Оттуда раздался низкий знакомый голос:

— То доподлинно известно лишь Армиллярным плитам. Но я оцениваю шансы как допустимые.

Ранорий как раз выходил на балкон вместе с Лэстрадой, следующей за ним пружинистым шагом. Радушный Гесцил двинулся навстречу, уже протягивая руку темному, словно старому другу.

— Тан Ранорий!

Тот мягко остановился, сложив руки в замок. Качнулись полы золотого плаща. Глаза в прорезях маски блеснули холодом.

— Воздержусь от приветствий. Буду признателен, если вы не станете подходить ближе.

Гесцил замер метрах в пяти. Он продолжал улыбаться, но теперь на лице образовалась корка льда.

— Темный инженер, как всегда, радушен и прозорлив.

— При всем уважении, мы здесь собрались не ради братания и эмоций. Я не приемлю подобные отношения и в обычное время, а сейчас они тем более неуместны.

— И совершенно не занудлив, — вздохнул Гесцил.

Ранорий быстро скользнул по нам взглядом, отчего у меня органы свернулись в горошину, а заметив блеклых эквилибрумов, сощурил глаза.

— Гало-плененные. Светлые или темные?

— Это звезды. Остальное я не вправе разглашать.

Я удивленно повернулся к молчаливым эквилибрумам. Гало-пленение было карой, о которой упоминалось в паре инфор. Душа остается в теле, слышит и видит абсолютно все, но не владеет ни силами, ни собственной оболочкой, даже речь отнималась. Заперты внутри себя. Навсегда. Я не знал, что плененных заставляли прислуживать, хотя это было бы логично.

Теперь мне стало понятнее, зачем Поллукс так старался от него избавиться, хотя все еще не было ясно, почему гало-пленение стояло на нем лишь частично. Интересно, сколько времени он пребывал без половины своих сил?

Тем временем Ранорий качнул головой.

— Использование гало-плененных. Как безвкусно и варварски.

— Может быть, зато они прекрасно и с первого раза исполняют все, что я приказываю. А твоя спутница имеет характер и не будет столь же полезной.

Лэстрада растянула губы в хищной ухмылке, но не проронила ни слова.

— Она преданна мне по своей воле, а не потому, что ей приказали, — спокойно заметил Ранорий. — А вы со своими бездумными фактотумами жалки. Таков ваш Свет: вы каждого пристраиваете на требуемое какой-то высшей силе место, говорите о судьбе, о подчинении, о полной отдаче Вселенной. Мы же даем поиск и выбор. Свет проявляет жестокость, делая рабами собственных детей.

— Возможно. Зато мы всегда четко знаем, где границы, которые не стоит переступать. Да, протекторы?

Я встрепенулся, наткнувшись на светящийся взор Гесцила. Даже без зрачков в глазах его ощущались напряжение и угроза.

— Думаешь, на меня как-то повлияет мнение приземленных? — прогудел Ранорий. — Тогда они должны быть хоть сколько-то равными нам, а это не так, и ты это знаешь. Они все как один, никто не выделяется. Выполняют свою черную работу и живут бессмысленно нелепые короткие жизни впустую. Не внушай им надежд. Это очередная жестокость — уверить их, что они что-то значат.

— Закрой гребаную пасть.

Я с удивлением понял, что говорил не Стефан, Ранория Незабвенного попытался заткнуть Дан. Он словно пытался взором прожечь в темном дыру.

Ранория нисколько ни тронуло его неуважение, и он прохладно, но с чувством ответил:

— Я прав. И твоя реакция лишь подтверждает это, протектор. Пыль, возомнившая себя равной эквилибрумам, идущая на любые подлости и унижающая себя, лишь бы сохранить те незначительные и жалкие дары, которые тебе бросил Свет. И, как истинный его сын, принимаешь такую судьбу. Кто не правит своей жизнью, тот не имеет права запомниться хоть кому-то. У таких, как ты, нет воли. Ты инструмент. Просто еще одно звено в цепи, настолько неуникальное, что его можно заменить в любой момент.

— Мы…

— Мы, мы, мы — вот слова раба Света. В тебе нет «я», ты один из мириад. Вы послушно составляете единое целое, но сдыхаете в одиночестве, обманутые и преданные своими покровителями. Это и твоя судьба, протектор, ты к ней так яростно стремишься в этой смешной попытке отдать свою жизнь забвению. А потому мне даже нет смысла запоминать твое имя.

Никто не успел остановить Дана — мы и не думали, что он может что-то выкинуть. Наш вечно стойкий Дан. Он бросился на Ранория, на ходу создавая шпагу. Темный, вне сомнений, видел ее, он мог отступить, отразить, сделать что угодно, но он хладнокровно стоял, даже когда острие замерло неподалеку от его глаза.

Я полностью оледенел, глядя на золотой трезубец, упершийся Дану в грудь. Лэстрада вовремя вклинилась меж ними двумя, остановив протектора. Если бы не она, Дан бы обязательно дотянулся, но теперь он замер, с гневом вбирая воздух.

— Я мог бы убить инженера Тьмы, — сплюнул он, тяжело дыша. — Это бы в мгновение сделало меня более известным, не так ли?

— Возможно, — согласился Ранорий, все так же высоко держа голову. — Но ты не смог. Зато я зарублю тебя прямо здесь, и больше никто не вспомнит об очередном приземленном.

У меня пересохло во рту. Я нервно переглянулся с остальными, они тоже