Грохот копыт слышался все сильнее. Теперь раздавались голосаи лай собак. Рагдай сказал уже со злостью:

– Скакать тебе, остолоп. Ты все равно не воин.В настоящем бою тебя куры лапами загребут. А мне дарованы сутки! Мнехватит времени, чтобы задержать погоню, затем успеть на свадьбу, на пир, и ужна свадебную ночь – точно…

Он расхохотался, веселый и красивый, Залешанин взамешательстве подал коня назад, этот дурень вовсе не помнит, что живет толькосегодня, завтра уже в могилку, где голодные черви, ржет как конь, сноваспасает…

– Нет, – сказал он решительно. – Да бес с ним, сощитом! И с Киевом. Воинское товарищество чего-то да стоит. Хоть мы и нетоварищи, гусь свинье не товарищ… но я гусь не гордый. Останусь! Хотя быпосмотреть, как тебя излупят как дедову козу…

Перед ним мелькнула боевая перчатка. Скулу ожгло, земля инебо поменялись местами трижды. В голове гремели конские копыта, ужеизнутри, на губах было теплое и соленое.

Он поднялся на колени, сплюнул кровь:

– Ты чего?

– Уходи, дурак, – зло рявкнул Рагдай сверху. Красивоелицо стало злым, неприятным. – Не понимаешь? Что наши жизни, когда бедагрозит всей Руси?..

Залешанин поднялся, на коня вскарабкался с трудом.В голове гремело и гудело, мир раскачивался. Теперь в самом деле негож длябоя.

– А ты? – сказал он в последней попытке.

– Я же сказал! – бешено крикнул Рагдай. –Я не буду с ними драться вечно! До Киева рукой подать. Вон стены! Кактолько въедешь в ворота, отсюда видно, я тут же вскочу в седло.

– Не догонят?

Рагдай расхохотался:

– Ты будешь еще на дороге к терему князя, когда я тебядогоню!

Из-за поворота выметнулась, взметая копытами золотой песок,тяжелая конница. Кони богатырские, земля под ними стонала, а всадники все вжелезе, с длинными копьями. Увидев двоих, разом пригнулись к гривам коней,острия копий перестали колыхаться, все разом вытянулись в линию.

Залешанин повернул коня, но крикнул предостере­гающе:

– Отборная дружина! Не знаю, как у тебя на самом деле насчетнеуязвимости…

– У меня ж медный лоб, – напомнил Рагдай, лицо егопосуровело, глаза всматривались во всадников. – Любое копье сломится.

Всадники остановились, перестраивались, вперед выдвигалиськопейщики, сзади высились угрюмые всадники с широкими топорами в обеих руках.Залешанин хотел крикнуть, что парни, видать, дело знают хорошо, кто-то бросил вбой отборную часть, раскрыв себя и поставив на кон все, но еще раз взглянул наРагдая, лишь крепче сжал челюсти. Не ему, разбойнику, учить витязя.

Рагдай, закрывшись щитом, оглянулся. Залешанин почему-томчался вдоль берега, конь несся как стрела. Развернулся, понесся обратно.Похолодев, Рагдай шарил взглядом по воде, но нигде не мог отыскать челны.

Всадники торопливо соскакивали на землю. Пятеро сразу пошливперед, щиты перед собой, в руках копья. Рагдай опустил руки, торопливо гонялвоздух в грудь и обратно, очищая члены от усталости. Думают, что с копьямибудет проще, но он сумеет обрубить булатные наконечники, а там сами дальше несунутся. Пока же отступят, дадут место другим, он снова переведет дух…

Час спустя, стоя среди трупов по колено, он с мрачнойгордостью оглядел себя и отступивших. Солнце уже поднялось, заливает мироранжевым светом. Пролитая кровь стала пурпурной, даже серые камни подсолнечными лучами искрились крохотными радугами, цветными искорками.

«Мой лучший бой», – сказал он себе. Никогда еще недрался один против сотни. Да не простых воинов, не простых!.. И никогдаеще не угощал красным вином столько народу, не получив ни единой царапины. Ну,эта на плече не в счет. Даже кровь уже не сочится, устыдилась, взяласькорочкой.

Они долго галдели, затем пытались прорваться пешие стопорами. Снова дрался отчаянно и умело, едва не заставили попятиться поднатиском мертвых тел, что валились под ноги, громоздились одно на другое. Подногами хлюпало, кровь застывала и свертывалась, сапоги по щиколотку погружалисьв вязкую густеющую жижу, что теряла багряность, становилась темно-коричневой,но пахла все еще так, что сердце едва не выпрыгивало от возбуждения и руки хотьи через силу, но поднимали меч.

Тот растяпа со щитом, как он видел, куда-то исчез, но на тотберег вряд ли сумел, скорее всего все еще ищет лодку. Кто-то сумел продырявитьих все на этом берегу. По крайней мере, напротив Киева. Отыщет ли?

Солнце перевалило через незримую вершину, пошло по западнойстороне. Ему что-то кричали, но Рагдай даже не слушал. Заставил себя неслушать, ибо слова хитроумных врагов могут быть настолько умело составленными,что дрогнет сердце даже самого опытного героя. Он сейчас защищает не себя, аРусь, так что рисковать не станет…

«Мой лучший бой, – напомнил себе. Смахнул кровь со лба,повторил: – Лучший!» Годы учений, боев, поединков, сражений,схваток – все сейчас холодно высчитывало, направляло его руку, заставлялоодни удары пропускать мимо, другие принимать на щит или меч, тело могучегобойца как бы жило само по себе, он только помогал, бдил.

Солнце накалило доспехи, потом словно бы стало прохладнее.Он решил было, что надвинулась туча, но оказалось, солнце перекочевало на тусторону неба, а от горы упала тень. Сколько же он бьется?

Но из тумана в глазах выпрыгивали новые противники, онзаученно и скупо наносил удары, стараясь сразу сделать смертельными, берегсилы, уже отяжелел, в груди раскаленный котел, голова трещит, как валун вжарком костре…

Однажды между схватками успел вскинуть голову, удивилсясолнцу, что по западному склону неба сползает вниз, почти коснулось краемземли. Вся западная часть неба горит в страшном огне, словно весь небосводзалит горячей кровью. Редкие облака застыли, как темные сгустки крови.

Залитый кровью так, будто искупался в закате, он дышалтяжело, с хрипами. Меч выскальзывал из слабеющих пальцев, приходилось сжиматьпальцы с таким усилием, что в глазах темнело.

По ту сторону вала из трупов теснились еще около десяткавоинов. Двое ранены, остальные только с побитыми щитами. Можно бы и отступить…знать бы только, что этот разиня сумел найти лодку. Плавать не умеет, да и непереплывет со щитом, на котором железа больше, чем дерева…

Он скрипнул зубами. Еще можно успеть… Обряд наскоро,свадебный пир можно начать раньше, главное – подхватить невесту на руки,отнести в спальню, бросить свое семя в благодатное лоно, где взойдет егомогучая поросль…

Он отступил на полшага, а когда полезли по еще шевелящимсятелам своих товарищей, встретил такими быстрыми ударами, словно отдыхал целыйдень. По крайней мере, они должны чувствовать, что он снова полон сил.

Сквозь грохот в черепе и шум в ушах слышал страшныйнечеловеческий голос: