К королеве продолжали обращаться в выражениях куртуазной любви, но ее внешность давно увяла. Анна де Божё предупреждала дочь, что после 40 лет никакие наряды не смогут скрыть морщин на ее лице. Когда Сесил (преданный слуга, но человек, стремившийся обеспечить и собственное будущее, и наследование английского престола) вступил в переписку с Яковом VI Шотландским, он подчеркивал необходимость соблюдать строгую секретность, потому что Елизавета из-за ее возраста и немощи «разделяет ревнивость своего пола». Даже сама королева, упрекая венецианского представителя в том, что Венеция не смогла содержать посла при ее дворе, горько спрашивала, «не женский ли пол принес мне такое умаление?». Ей пришлось гневно сказать человеку, что ее пол «не в состоянии преуменьшить мой престиж».

В последние годы жизни Елизаветы Тюдор, даже после смерти Марии Стюарт, среди основных кандидатов на наследование английского престола было несколько женщин. Филипп Испанский настаивал, что главной католической претенденткой является его дочь, инфанта. В 1601 году, когда Сесил составил список претендентов с Яковом VI Шотландским на первом месте, за ним следовала Арабелла Стюарт (дочь младшего брата лорда Дарнли), а Якова могли, возможно, лишить прав по причине иностранного происхождения. Для массы внимательных международных наблюдателей Арабелла представляла интерес главным образом потому, что ее можно было выдать замуж за человека, который бы принял на себя ее право: за любого – от самого Роберта Сесила до одного из внуков Маргариты Пармской.

Проблема заключалась в том (как докладывали следившие за ситуацией послы), что Англия на тот момент была сыта королевами. Католический комментатор наследования английского престола, публиковавшийся под псевдонимом Долеман, сформулировал так: женщину «не следует предпочитать, когда есть столько мужчин… было чересчур иметь на английском троне трех женщин подряд, тогда как до них на протяжении более тысячи лет не правило так много персон женского пола».

В итоге по почти всеобщему согласию Елизавете наследовал мужчина, сын Марии Стюарт протестантского вероисповедания Яков VI и I. В декларации пояснялось, что он имеет право на трон по женской линии, ведет род от «Маргариты [Тюдор]… и Елизаветы Йоркской». Однако Яков был человеком, у которого концепцию монархии полностью сформировали патриархальные понятия. Короли «сродни отцам семейств», как сказал он английскому парламенту, «потому что король поистине parens patriae, политический отец своего народа».

В конце концов, в юные годы Якова обучал Джордж Бьюкенен, протестант, сыгравший главную роль в очернении репутации Марии. Бьюкенен писал, что женщине так же не подобает «выносить судебное решение, собирать войска и командовать армией», как мужчине не подобает сучить шерсть и выполнять «другие работы слабого пола». Этому предстояло стать основной мыслью сочинений о женском престолонаследии (или, скорее, против него) на десятки лет вперед.

Если Елизавета являлась одной из двух великих фигур, сохранявших власть в конце XVI века, то второй, конечно, была Екатерина Медичи. Екатерину так потрясла смерть Марии Стюарт, кроме прочего, потому, что ее мученичество за веру должно было придать импульс возглавляемой Гизами Католической лиге, которая фактически заняла место гугенотов в качестве внутренней угрозы[85]. Когда в 1588 году Гизы напали на Париж и пытались похитить ее сына Генриха III, именно Екатерине пришлось разбираться с ними, сначала лазая по городским баррикадам, а потом оставшись в городе, чтобы поддерживать связь с членами Лиги, пока ее сын спасался бегством. Однако «власть и доброе имя» Екатерины в глазах ее сына теперь были почти разрушены.

Когда ее сын, по собственному порыву, за два дня до Рождества 1588 года приказал убить последнего герцога де Гиза, Екатерина сказала, что он «на пути к краху». Она была права. Всего семь месяцев спустя этого последнего выжившего, но бездетного сына самого убил доминиканский монах, возмущенный тем, что Генрих III вступил в союз с протестантом Генрихом Наваррским. Однако Екатерина не дожила, чтобы увидеть, как сына Жанны д’Альбре, чье бракосочетание вызвало кошмар Варфоломеевской ночи, объявили королем Франции Генрихом IV. Она умерла уже через две недели после убийства Гиза. Генрих IV сделал ей эпитафию. «Что могла поделать бедная женщина, – вопрошал он, – с пятью детьми на руках после смерти мужа и двумя французскими семействами – нашим и Гизов, – старавшимися захватить корону? Разве она не была вынуждена играть странные роли, обманывать тех и других, но все равно, как она сделала, защитить своих детей, которые правили друг за другом при помощи мудрости столь одаренной женщины? Я удивляюсь, что она не сотворила худшего!»

В 1593 году Генрих IV вернулся в лоно Римско-католической церкви, объявив, даже если нельзя поручиться за подлинность этой знаменитой фразы, что Париж стоит мессы. Что на это сказала бы Жанна д’Альбре? Убийство Генриха в 1610 году приведет к власти в качестве регента Франции еще одну женщину, жену короля Марию де Медичи, родственницу Екатерины Медичи, а также ее преемницу. Однако попытки Марии управлять страной так и не стали успешными.

В заключительные годы XVI и начале XVII века оставались примеры женского правления. Филипп Испанский сделал свою дочь инфанту Изабеллу вместе с ее супругом совместными правителями Испанских Нидерландов, это правление возвестило о наступлении золотого века Нидерландов. Королева Елизавета «говорит, что хочет считать меня своей дочерью; только представьте, как много пользы я получила бы от такой матери!» – двусмысленно сказала инфанта. Однако самая известная правительница XVII века, Кристина Шведская, откажется от своего трона, сказав, что «женщины не созданы, чтобы править». Такое мнение впоследствии повторит королева Виктория, она считала, что «мы, женщины… не приспособлены к верховной власти». Наверное, справедливо, что мечте о женском правлении, которая продвигалась на север в течение XVI столетия, следовало умереть в водах Балтийского моря.

По крайней мере в контексте Северной Европы, заманчиво спросить, не началось ли в конце XVI века сокращение женской независимости: сокращение числа женщин, управляющих своими странами; затихание гинократической дискуссии по поводу того, следует ли обучать девочек так же, как мальчиков. Теперь королева амазонок в комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» и других произведениях изображалась укрощенной мужчиной и замужеством.

Действительно, Контрреформация получила одно из своих лучших орудий – обновленный культ Девы Марии, Царицы Небесной. Иезуиты поощряли использование молитв по четкам (а значит, «Аве Мария»), восстановили святыни и поддерживали братства, посвященные Богоматери. Деву Марию объявили истинной героиней битвы при Лепанто, большого морского сражения 1571 года, в котором организованная папой Священная лига под руководством Испании разбила турок. Римский папа объявил день сражения, 7 октября, праздником Девы Марии Победительницы. Однако иезуиты, которые в начале своего пути так активно полагались на поддержку дворянок, теперь предпочитали развернуться к менее