Кейт посмотрела на него поверх краев бокала и решилапроверить, насколько правдивы его слова относительно честности и сдержанности.Что же, сейчас все будет ясно...

– Я предпочла бы не извинение, а объяснение, – очень вежливозаметила она.

– Достаточно справедливо. Если бы ты подплыла ко мне с тойже кокетливой миной и заявила, что пять минут назад обручилась с кем угодно,кроме Эвана Бартлетта, я бы крайне учтиво и крайне неискренне поздравил тебя ипожелал всего самого лучшего. Знай я о твоей помолвке с Бартлеттом дольшедвадцати секунд до того, как ты встала передо мной с тем же игривым выражениемлица, я не дал бы тебе удовольствия видеть свою реакцию на столь «радостное»сообщение. К сожалению, все пошло не так, как мы ожидали.

Митчел потянулся к салфетке, зная, что Кейт будет легчесолгать, если не почувствует на себе его взгляда.

– У меня произошла неприятная история с Бартлеттами. Эванрассказывал тебе об этом?

– Да, – кивнула Кейт. – Он рассказывал, как ты относишься кнему и почему.

Довольный ее ответом Митчел вскинул голову и вознаградил ееискренность еще одним откровенным объяснением:

– Я отказывался иметь ребенка от Анастасии, зная, что даже вэтом случае она не пожертвует своей свободой и не изменит образа жизни. Она сиделана наркотиках, и ситуация все больше выходила из-под контроля. Вскоре онаокончательно сорвалась с катушек. Вернулась из Парижа с двумя щенкамийоркширского терьера, одетыми в наряды из собачьих бутиков, постоянно играла сними и повсюду брала с собой. Несколько месяцев они были главным в ее жизни,после чего она потеряла к ним всякий интерес и уже не обращала внимания набедняжек. Когда они по-прежнему попытались бегать за ней по пятам, она сталараздражаться и вскоре кому-то их отдала, решила, что вместо этого ей нужнылошади, и купила двух чистокровных коней, к которым ни разу не подошла. Потомей захотелось ребенка.

– Но с детьми все по-другому. Они берут в плен твое сердце.Если она быстро остыла к щенкам или лошадям, еще не известно, произошло бы тоже самое с ребенком. Может, она не стала бы равнодушной матерью.

– Может, и нет, но в то время у меня были еще и иные причиныне иметь детей. Я считал это слишком большим риском, тем более что не знал,какие гены ношу. Судя по тому, что Бартлетт рассказал тебе о моем детстве, тыдолжна понять, почему я испытывал подобные чувства.

Ошеломленная тем необычным обстоятельством, что он готовоткрыть ей свою душу, чувствуя, как болит сердце за человека, пережившегостолько бесполезных страхов и столько отчаяния, Кейт опустила глаза, подумав,что Митчел был прав, настаивая на разговоре. И потому решила, что ей тоженечего скрывать.

– Мне ни к чему расспрашивать о тебе. Я и без того все знаю.Эван рассказал только о том, как Уайатты избавились от тебя в детстве. Но мнеизвестна и вся твоя последующая жизнь.

– А именно?

– Сейчас объясню, – улыбнулась она, разглядывая его из-подопущенных ресниц. – Я знаю, что ты с восьми лет побил все школьные спортивныерекорды. Знаю, что ты отлично учился по всем предметам, если не считатьрисования. Знаю, что тебе некуда было ехать, когда школы закрывались наканикулы, поэтому ты оставался с кем-то из преподавателей или со смотрителем, алетом отправлялся в лагерь. Знаю, что школьникам полагалось писать домой дваждыв месяц, а ты писал смотрителю из своей прежней школы. Я также знаю, что тыинтересовался религией в самом широком смысле, но ни одной в особенности. Именял ее в каждой очередной школе. – Склонив голову набок, она лукаво спросила:– Может, тебя увлекала теология?

– Нет. Я просто старался проводить в церкви как можно меньшевремени. И поскольку в пансионах посещение церкви вменялось в обязанность, яменял верования в зависимости от того, какая церковная служба оказывалась всегокороче.

– Но иудаизм требует много времени.

– Вовсе нет, когда поблизости нет ни одного раввина.

Кейт рассмеялась, и губы Митчела чуть дернулись в ответнойулыбке. Но только до тех пор, пока он не осознал, что даже через три годапо-прежнему беспомощно барахтается в сетях этих рыжих волос и захвачен в пленсверкающими изумрудными глазами в обрамлении светлых ресниц.

Митчел поспешно притушил улыбку и быстро поднес ко ртустакан. Очевидно, ей известно только то, что было в его школьных документах.Интересно, каким образом ей удалось в них заглянуть?

Но тут Кейт, вдруг став серьезной, выпалила нечто такое,отчего Митчел разом насторожился:

– И я знаю, кто такой Калли. Иначе не согласилась быоставить с ним Дэнни. Каллиорозо стали для тебя чем-то вроде семьи.

– Где ты раздобыла эти сведения?

– Детективы, расследовавшие убийство твоего брата, собралина тебя досье.

– Да, Эллиот мне говорил. Как ты его достала?

– На следующий день после моего возвращения с Сен-МартенаГрей пригласил меня в свой офис «поболтать». У него было собрано толстенноедосье, включая наши снимки с Сен-Мартена. Он и сказал, что ты главныйподозреваемый в том деле.

– И какого дьявола он ожидал узнать от тебя?

– Он спрашивал, как долго мы знакомы и что ты рассказывалмне о своем брате.

Кейт помедлила, неожиданно отвлекшись хмурой гримасой накрасивом лице Митчела, потому что в этот момент он удивительно походил нарасстроенного Дэнни, разве что выглядел при этом куда более грозным.

– Так или иначе, через четыре месяца после того дня яоказалась в ужасном положении. Беременна ребенком, чей отец был для меняполнейшей тайной. Я вспомнила то досье, отправилась в офис Грея Эллиота ипопросила разрешения просмотреть документы. С точки зрения этики он не могпозволить мне сделать это. Но поскольку к тому времени убийство твоего братауже было раскрыто, вряд ли это досье могло ему пригодиться.

– Он не имел права никому его показывать.

– Радуйся, что он все-таки сделал это, – посоветовала Кейт.– До того дня мне в голову не приходило, что я смогу полюбить своего ребенка.Но, прочтя все, что содержалось в досье, я поняла тебя. Поняла, почему тебепотребовалось сквитаться с Бартлеттами, и почему ты ухватился бы за любой шансэто сделать... даже соблазнив меня.

Шок и растерянность вытеснили в Митчеле все остальныеэмоции. Внешне спокойный, но напряженный, как струна, он изучал ее, оцениваявыражение лица, жесты, рассуждения, в поисках фальши. Но она продолжалаговорить, и он не смог услышать ни одной лживой нотки, и это причиняло такуюболь, что он почти желал, чтобы она оказалась лгуньей, и одновременно страстномечтал, чтобы каждое слово оказалось правдой.