Да, я не захотела сознаваться в том, что за целую вечность не сочинила ничего нового. Но что в этом плохого? Меня это больше не волнует! Я об этом не думаю.

Просто нам нужно время. Они перебесятся, и я им все снова объясню. С самого начала.

И все будет замечательно.

Они любят меня, а я – их.

Но наличие плана ни на что не повлияло, поскольку всю обратную дорогу в Пагосу они не сказали ни слова: ни мне, ни друг другу.

Глава двадцать девятая

Клара глядела на меня, а я вздохнула и потерла глаза.

– Что стряслось? У тебя сегодня грустный вид, – сказала она, когда я в третий раз переделала обувную витрину. И ничего не получилось. Казалось логичным поставить высокие зимние ботинки наверх, но все равно смотрелось не так.

– Ничего.

Тон у меня был усталый, и я напомнила себе, что не умею врать. Спала я ужасно – хуже, чем в те ночи, когда наводили террор летучие мыши. Но я решила не брать выходной, как собиралась изначально, и вышла на работу, чтобы не оставлять подругу одну.

Судя по обеспокоенному выражению лица, она не купилась на отговорку. Отчасти я надеялась спустить тему на тормозах, но зря.

– Ты же знаешь, что можешь быть со мной откровенной, – сказала она, тщательно подбирая слова и явно не желая задеть меня за живое. Но, видимо, беспокойство пересиливало, и она была готова рискнуть.

И поэтому я поставила ботинки вниз и, посмотрев на нее, выдохнула с такой силой, что, казалось, выпустила весь воздух из легких.

– Клара, я облажалась.

Она обогнула стойку. Пройдя мимо Джеки, которая оформляла прокат на санки-«ватрушки», подошла ко мне и присела рядом на корточки, положив руку мне на спину.

– Если поделишься, попробую тебе помочь. Или хотя бы выслушаю.

Любовь и признательность захлестнули меня и почти притупили боль, которая не отпускала со вчерашнего вечера. Я обняла ее на секунду и, отпрянув, сказала:

– Ты такая хорошая! Я так благодарна за все, что ты сделала для меня! Но еще больше – за твою дружбу.

Она обняла меня в ответ.

– Это взаимно, ты знаешь. Ты – лучшее, что случилось в моей жизни за долгое время. И мы все рады, что ты здесь.

Однажды Роудс сказал то же самое почти слово в слово.

Когда он разговаривал со мной.

Когда не игнорировал мои сообщения, как этим утром. Я всего лишь хотела поговорить и все объяснить. Но ответа до сих пор не последовало.

Я всхлипнула, потом она всхлипнула, и я рассказала все как на духу.

– Я не говорила Роудсу и Эймосу про Кэдена, а вчера вечером они случайно узнали. Я чувствую себя ужасно, а они сильно на меня разозлились.

Я умолчала о том, что по возвращении, когда я зашла в дом за вещами, они даже не попытались меня остановить, и я вернулась в гараж.

По мере моего рассказа ее глаза округлялись все больше, но потом как-то сузились, так что в итоге ее лицо задумчиво скривилось.

– Но ты не рассказывала им о нем, потому что тебе было неловко!

Едва ли ей было известно о том, что я писала его песни. Джеки знала, потому что подслушала комментарии Юки, но Клара никогда не заводила разговор на эту тему. Рассказала ли ей Джеки? Сложила ли она два и два? Я могла лишь догадываться.

Поэтому я кивнула и в двух словах рассказала суть, сделав упор на том, что уже почти два года не пишу, а не говорила потому, что все равно не смогла бы помочь Эйму с музыкой.

Она склонила голову набок – не сказать чтобы ее лицо было грустным, но почти.

– Знаешь, я могу понять, почему они расстроились. Но в то же время понимаю, почему ты не хотела рассказывать. На твоем месте я бы, вероятно, тоже не стала. В то же время мне всегда казалось, это так круто, что ты его знаешь и вы были вместе…

Я пожала плечами.

– Но ты упоминала о нем, да?

– Да, но без подробностей. – Я выдохнула и покачала головой. – Они даже не смотрят на меня, Клара. Понимаю, я вроде как заслужила, но мне от этого больно. Мы остановились на заправке, и в то же время туда подъехал автобус с двумя музыкантами из группы Кэдена. Они стали извиняться за то, что бойкотировали меня. Все было так глупо… Я чувствую себя дерьмом. А тянула я с этим исключительно потому, что хотела, чтобы они полюбили меня, а не то, кем я была. Так и получилось. А теперь срикошетило…

– Разумеется, они расстроились. Это же… Кэден Джонс, Аврора! Вчера я видела его в рекламе. Да у меня челюсть отвисла, когда он выпустил тот первый прорывный хит и я узнала, что вы вместе!

Я хмыкнула, прекрасно понимая, о какой песне идет речь: «Чего хочет сердце». Я написала ее в шестнадцать, тоскуя по жизни в Колорадо.

Клара схватила меня за руку.

– Они опомнятся. Эти двое тебя любят! Думаю, они уже не представляют жизни без тебя. Дай им время. – Должно быть, я скривила физиономию, потому что она рассмеялась. – А знаешь что? Приезжай-ка сегодня вечером к нам с ночевкой. Папа расстроился, что ты не заехала в сочельник, хотя тогда из-за снега все сидели по домам.

– Правда?

Сидеть одной в гараже совсем не хотелось. На душе было слишком скверно.

– Хорошо. Я приеду. Только возьму вещи – и приеду. Что-нибудь захватить?

– Просто приезжай, – сказала она. – И не занимайся самобичеванием. Те, кто знает тебя, никогда не поверят, что ты способна сделать гадость. – Клара помолчала. – Ну, разве что кто-нибудь сильно напросился.

И тогда я в первый раз за день улыбнулась.

* * *

Несмотря на заверения Клары, что все обойдется, сердце отчаянно колотилось.

Я знала, что накосячила. Гордость сыграла со мной злую шутку, и, что самое досадное, винить было некого.

А когда я свернула на подъездную дорожку и увидела на снегу следы широких шин, сердце заныло еще сильнее. Потому что я знала, что это значит. Роудс был дома.

То есть он вернулся буквально только что. За считаные минуты до меня.

И вылезал из пикапа. Это я увидела, подъезжая к пятачку, где ставила свою машину. Рождественским утром Роудс расчистил его, когда выкапывал нас из снега. По прогнозу, снегопадов в ближайшее время не ожидалось.

Когда я припарковала машину и потянулась за сумкой, в душе затеплилась робкая надежда. Но, возникнув, она так же быстро угасла: он не взглянул на меня. Захлопнул дверь и направился в дом, упрямо глядя прямо перед собой, не опуская глаз и не глядя в мою сторону. Я сидела в машине: наблюдала, надеялась и молилась, чтобы он обернулся и просто… взглянул.

Но этого не случилось.

Я сглотнула.

Значит, не захотел.