проявлений бессознательного раскрывает смысл гораздо более древних и основополагающих психических процессов, распахивает дверь в подземный (или внутренний) мир психики, средоточие не только психических продуктов прошлого, но и самого сознания. Впрочем, это почему-то меньше всего интересует психиатра, меньше всего его заботит, как если бы нам было чрезвычайно важно знать наверняка, откуда брали камень для строительства наших средневековых соборов, но мы ничуть не хотели бы выяснить, что означают эти постройки и чему они служат.

828 Половины столетия оказалось мало для того, чтобы психиатр, «врачеватель душ», успел ознакомиться со строением и содержанием психики. Нет нужды оправдываться за внимание к мозгу, поскольку его действительно можно рассмотреть под микроскопом. Психика же здесь проигрывает, потому что она недостаточно физиологична, ее нельзя изъять и поместить на предметное стекло. Люди по-прежнему продолжают презирать то, о чем не осведомлены, и то, о чем почти не знают, но в чем считают себя всецело сведущими. Сама попытка внести хоть какой-то порядок в хаос психологического опыта считается «ненаучной», ибо критерии физической реальности невозможно приложить непосредственно к реальности психической. Документальные свидетельства, столь ценные при изучении истории и юриспруденции, по-прежнему остаются неизвестной величиной в области психиатрии.

829 По этой причине книга, подобная той, которую читатель держит в руках, должна быть полезной для психологов. Это document humain[299], к сожалению, один из немногих. Мне известно не более полудюжины таких автохтонных описаний психоза, а среди них это единственное посвящено маниакально-депрессивному безумию, тогда как все остальные обращаются к шизофрении. По моему опыту, смею сказать, это совершенно уникальный случай. Конечно, в многочисленных историях болезни есть сопоставимые описания со слов самих пациентов, но нам никогда не увидеть их в печатной публикации; кроме того, немногие из названных источников сравнятся с автобиографией нашего автора по образности, общей образованности, широте читательского кругозора, глубине мышления и самокритике. Ценность этой книги тем выше, что в ней, независимо от какого-либо внешнего влияния, описывается открытие – скорее, повторное открытие – некоторых фундаментальных и типичных психических структур. Хотя я сам годами изучал одни и те же явления и неоднократно их описывал, для меня все же было приятной неожиданностью увидеть, как бредовый полет фантазии и раскованность мышления маниакального состояния понижают порог сознательности до такой степени, что, как и при abaissement du niveau mental при шизофрении, бессознательное обнажается и становится понятным. Выявленное автором в маниакальном состоянии полностью согласуется с моими собственными результатами. Имеется в виду, в частности, структура противоположностей и их символика, архетип анимы и наконец неизбежное признание реальности души. Как известно, эти три основных пункта играют существенную роль в моей психологии, с которой, однако, автор книги познакомился уже впоследствии.

830 Особый интерес, в первую очередь для специалистов в этой области, представляет общая картина, которая возникает, когда при мании устраняются запреты, налагаемые сознательным разумом на бессознательное. Мы видим грубую и суровую систему противоположностей всех мыслимых цветов и форм, и она простирается, так сказать, от высот до глубин. Символизм носит преимущественно коллективный и архетипический характер, он явно мифологичен или религиозен. Выраженные признаки процесса индивидуации отсутствуют, так как диалектическая драма разворачивается в стихийном, внутреннем противостоянии противоположностей перед глазами воспринимающего и рефлексирующего субъекта. Он не состоит ни в каких диалектических отношениях с ближними; диалога нет. Ценности очерчиваются в недифференцированной системе черного и белого, проблема дифференцирования функций не ставится. Отсюда отсутствие сколько-нибудь явных признаков индивидуации; как известно, предпосылкой для нее выступают прочные отношения с другим индивидуумом, примирение с ним. Вопрос отношений, или Эроса, нигде в этой книге не рассматривается как проблема. Вместо того психическая реальность – как пишет сам автор, насущность – удостаивается изрядного внимания, и это очень важно и уместно.

831 Как и следовало ожидать по богатому содержанию психоза, сам автор испытал углубленное воздействие своего заболевания. Это своего рода лейтмотив всей книги, звучащий от начала и до конца, превращающий ее в исповедальный монолог, который обращен к анонимному кругу слушателей – и в то же время взывает к столь же анонимному духу времени. Интеллектуальный охват широк и делает честь «логосу» автора. Не знаю, какое впечатление книга произведет на «нормального» читателя, которому никогда ничего не навязывали «по ту сторону барьера». Могу только сказать, что психиатры и практикующие психологи должны искренне поблагодарить автора за подробности, раскрытые без всякого принуждения. Как вклад в наше понимание тех в высшей степени значимых психических содержаний, которые проявляются в патологических состояниях или лежат в их основе, эта книга ценна и уникальна.

Предисловие к книге Дж. Перри «Личность в психотическом процессе»

832 При чтении рукописи доктора Перри я поневоле вспоминал те времена, когда, будучи молодым и начинающим психиатром, тщетно искал способы разобраться в устройстве и проявлениях нездорового разума. Простые клинические наблюдения – и последующие вскрытия, когда видишь перед собою мозг, который явно должен чем-то отличаться, но не видишь ни малейших признаков аномалии, – здесь помогали мало. «Психические болезни суть болезни мозга» – гласила общепринятая аксиома, которая фактически ничего не разъясняла. Уже в первые месяцы работы в клинике[300] я осознал, что мне отчаянно недостает подлинной психопатологии, то есть науки, раскрывающей, что конкретно происходит в сознании при психозах. Я наотрез отказывался признавать, что больные, в особенности шизофреники, способны лишь нести вздор и хаотично изрекать тарабарщину. Напротив – и в том мне вскоре предстояло убедиться, – их поведение и речи были вполне разборчивы и подлежали истолкованию. В 1901 году я начал свои ассоциативные эксперименты с нормальными испытуемыми, чтобы установить норму и получить основу для сравнения. Выяснилось, что ход экспериментов почти постоянно нарушается некими психическими факторами, неподвластными сознанию. Я назвал эти факторы комплексами. Мне не терпелось применить свое открытие к случаям истерии и шизофрении, и для обоих заболеваний нашлось значительное, даже избыточное количество таких нарушений; это означало, что бессознательное в данных условиях не только противопоставляет себя сознанию, но и содержит в себе необычайно мощный энергетический заряд. У невротиков комплексы состоят из расщепленных содержаний, упорядоченных в систему и потому легко опознаваемых, а вот у шизофреников бессознательное оказывается неуправляемым, автономным, в высшей степени бессистемным, беспорядочным и даже хаотичным. Более того, ему свойственна своеобразная «сновидческая» склонность, его ассоциации и причудливые идеи схожи с теми, что являются нам в сновидениях. Моим попыткам разобраться в содержаниях шизофренических психозов очень помогла только что вышедшая книга Фрейда о толковании сновидений (1900). К 1905 году я накопил столько достоверных знаний о психологии шизофрении (тогда