Когда они остались одни, Грэй сел рядом, и онивзялись за руки. Перед ними был чистый стол для совещаний. Вокруг него стоялиаккуратно расставленные стулья. Стены сияли белизной, и яркий флюоресцентныйсвет заливал комнату.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Я не знаю. Это конец пути, я полагаю. Мыодолели его.

— В твоем голосе не чувствуется радости.

— У меня были и лучшие времена. Но за тебя ярада.

Он посмотрел на нее:

— Почему ты рада за меня?

— Ты сложил кусочки воедино, и завтрараздастся гром. Каждая строчка этой истории тянет на Пулитцера.

— Я не задумывался над этим.

— Лгун.

— Ну, может быть, всего раз. Но, когда вчераты вышла из лифта и сказала, что Гарсиа мертв, я простился с мыслями оПулитцере.

— Это нечестно. Все делала я. Мы использовалимои мозги, мои глазки и ноги, а вся слава досталась тебе.

— Я буду рад использовать твое имя ипредставить тебя в качестве автора дела. Мы поместим твою фотографию на первойстранице рядом с Розенбергом, Джейнсеном, Маттисом, президентом, Верееком и…

— Томасом? Его фотография будет помещена?

— Это зависит от Фельдмана. Он будетредактировать этот материал.

Она задумалась и ничего не сказала.

— Ну что ж, мисс Шоу. У меня три часа, чтобынаписать крупнейший материал в моей жизни. Материал, который потрясет мир.Материал, который может сбросить президента. Материал, который раскроет тайнуубийства судей. Материал, который сделает меня богатым и знаменитым.

— Ты лучше предоставь мне возможность написатьего.

— Ты согласна? Я устал.

— Иди за своими заметками и принеси кофе.

Они закрыли дверь и освободили стол.Технический сотрудник отдела прикатил персональный компьютер с принтером. Онипослали его за кофе и фруктами. Статью они наметили изложить по частям, начинаяс убийства судей, затем описать историю с пеликанами в южной Луизиане, перейтик Маттису и его связи с президентом, потом к судебному делу о пеликанах,приведшему к гибели Каллагана и Вереека, затем к Кертису Моргану и его уличнымубийцам, а далее к «Уайт энд Блазевич» с Уэйкфилдом, Вельмано и Эйнштейном.

Дарби предпочитала перо и бумагу. Она краткоизложила суть тяжбы и дела, а также то, что было известно о Маттисе. Грэй взялна себя остальное и делал предварительные наметки на компьютере.

Аккуратно разложив свои записи и тщательновыписывая слова на бумаге, Дарби являла собой образец организованности вработе. Он же, напротив, олицетворял вопиющий беспорядок: разбросанные на полубумаги, разговоры с компьютером, вывод на печать логически не связанных абзацевтекста, которые тут же стирались из памяти, как только оказывались на бумаге.Она просила его вести себя поспокойнее. Он отвечал, что это не библиотекаюридического колледжа и что здесь принято работать с телефоном возле каждогоуха, и при этом еще кто-то орет на тебя.

В двенадцать тридцать Смит Кин прислалпосыльного с едой. Дарби ела холодный сандвич и наблюдала за движением наулице. Грэй копался в отчетах об избирательных кампаниях.

Она увидела его. Он подпирал стену здания напротивоположной стороне Пятнадцатой улицы и не казался бы подозрительным, еслибы не стоял там еще час назад. Он что-то отхлебывал из высокой пластмассовойчашки и наблюдал за центральным входом в редакцию «Пост». На нем были чернаякепка, полотняный пиджак и джинсы. Ему было под тридцать. Он просто стоял там итаращился через улицу. Она покусывала свой сандвич и смотрела на него минутдесять. Он потягивал из своей чашки и ни разу не двинулся с места.

— Грэй, подойди сюда, пожалуйста.

— Что такое? — Он подошел, и она показала емучеловека в черной кепке.

— Посмотри на него внимательно, — произнеслаона, — и скажи мне, что он там делает.

— Он что-то пьет, наверное, кофе. Стоит,прислонившись к стене того здания, и наблюдает за этим зданием.

— Во что он одет?

— Полотно с головы до пят и черная кепка. Наногах, похоже, сапоги. А в чем дело?

— Я видела его час назад стоящим там, у отеля.Он был плохо виден из-за того телефонного фургона, но я уверена, что это былон. Сейчас он как на ладони.

— И что из того?

— А то, что уже целый час он только то иделает, что наблюдает за этим зданием.

Грэй согласно кивнул. Сейчас было не время дляостроумных замечаний. Парень казался подозрительным, и это ее беспокоило. Заней уже две недели шли по пятам, из Нового Орлеана в Нью-Йорк, а теперь,возможно, и в Вашингтон, и ей было известно о преследовании больше, чем ему.

— Что ты имеешь в виду, Дарби?

— Назови мне хотя бы одну подходящую причинутакого поведения человека, который по виду никак не похож на уличного бродягу.

Человек посмотрел на часы и медленно пошел потротуару, вскоре скрывшись из виду. Дарби тоже посмотрела на часы.

— Ровно час, — сказала она. — Будем проверятьчерез каждые пятнадцать минут, о’кей?

— О’кей. Но я сомневаюсь, что за этим что-тоесть, — сказал он, стараясь ее успокоить. Это не подействовало. Она села застол и стала смотреть записи.

Он понаблюдал за ней и медленно вернулся ккомпьютеру.

В течение пятнадцати минут он лихорадочностучал по клавишам, а затем вновь вернулся к окну.

— Я не вижу его, — сказал он.

Он увидел его в час тридцать.

— Дарби, — позвал Грэй, показывая на то место,где она увидела его в первый раз.

Она выглянула в окно и поймала в поле зрениячеловека в черной кепке. Теперь на нем была зеленая ветровка и он не смотрел наздание «Пост». Он рассматривал свои сапоги, но примерно через каждые десятьсекунд его глаза стреляли в сторону центрального входа в редакцию. Это делалоего еще более подозрительным, но теперь он был частично скрыт от нихгрузовиком. Пластмассовой чашки уже не было. Он прикурил сигарету, глянул наздание и стал рассматривать тротуар перед собой.

— Почему-то у меня опять свело желудок, —сказала Дарби.

— Как они могли тебя выследить? Этоневозможно!