Барбат огладил бороду, но не ответил.

– Тебе ведь известно, кто наставлял тебя у берега беспокойного моря и бился на твоей стороне, когда на чашу весов легла судьба Урд, – проворковала Фамулим.

Я в изумлении замер, уставившись на нее. Чувства, отражавшиеся на ее лице, столь же прекрасном, столь же неземном, как всегда, явно никак – или почти никак – не касались человечества со всеми его заботами.

– Выходит, я – эйдолон? Призрак?

Надеясь убедиться в обратном, я оглядел собственные руки. Вполне осязаемые с виду, пальцы неудержимо дрожали – чтоб унять дрожь, пришлось крепко прижать ладони к бедрам.

– Те, кого ты зовешь эйдолонами, – ответил Барбат, – отнюдь не призраки, но создания, существующие за счет неких внешних источников энергии. То, что у вас зовется материей, в действительности лишь обузданная, овеществленная энергия. Вся разница в том, что часть материальных объектов сохраняет вещную форму за счет энергии собственной.

В этот миг мне захотелось заплакать, как не хотелось ничего в жизни.

– В действительности? По-твоему, на свете впрямь существует хоть какая-то действительность?

Слезы… хлынь сейчас слезы из глаз – и никакой нирваны не нужно, однако суровая наука взяла свое, и на глаза не навернулось ни единой слезинки. В голове промелькнула дикая мысль: а способны ли эйдолоны плакать?

– Ты, Севериан, задаешься вопросом, что реально, а что нет, а значит, до сих пор цепляешься за то, что реально. Но вспомни: мы только что говорили о нем – о том, кто творит. Среди вашего простонародья он называется Богом, а вы, люди образованные, именуете его Предвечным. Кем ты когда-либо мог быть, если не его эйдолоном?

– И кто же сейчас поддерживает мою вещную форму? Не Оссипаго ли? Ну, так довольно, Оссипаго, можешь передохнуть.

– Я не подчиняюсь твоим командам, Севериан. Тебе это давно известно, – пророкотал Оссипаго.

– Подозреваю, если даже я покончу с собой, Оссипаго по силам снова вернуть меня к жизни.

Барбат покачал головой, но совершенно не по-человечески.

– Какой в этом смысл? Ты ведь сможешь покончить с собой еще раз. Если тебе вправду хочется смерти – давай, действуй. Здесь, среди погребальных даров, имеется целая куча каменных ножей. Оссипаго отыщет тебе подходящий.

Почувствовав себя не менее настоящим, чем когда-либо в прошлом, я принялся копаться в глубинах памяти и отыскал там всех – и Валерию, и Теклу, и прежнего Автарха, и мальчишку Севериана (в то время лишь Севериана, не более).

– Нет, – сказал я. – Мы будем жить.

– Я так и думал, – улыбнулся Барбат. – Мы знаем тебя, Севериан, уже полжизни. Ты из тех трав, что лучше всего растут, когда их топчут.

Оссипаго словно бы кашлянул.

– Если вам хочется продолжить беседу, я перемещу всех нас в более удобное время. У меня есть канал связи с реактором нашего корабля.

Фамулим царственно покачала головой, а Барбат вопросительно взглянул на меня.

– Я предпочел бы держать совет здесь, – решил я. – Барбат, после того, как мы встретились на борту межзвездного корабля, я упал в ствол вентиляционной шахты. Знаю, падают там небыстро, однако я падал долгое время – наверное, почти к самому центру внутренних помещений, сильно расшибся, но Цадкиэль меня выходил.

Умолкнув, я принялся припоминать все подробности, какие смогу.

– Продолжай, – поторопил меня Барбат. – Мы ведь не знаем, что ты собираешься рассказать.

– Внизу я наткнулся на мертвеца с таким же шрамом на щеке, как у меня. Еще он, подобно мне, лет десять назад получил ранение в ногу, отчего она ссохлась. Труп оказался спрятан между двух машин.

– Однако так, чтоб ты, Севериан, отыскал его? – уточнила Фамулим.

– Возможно. Спрятал его там Зак – это я понял, а Зак был не кем иным, как Цадкииэль, или частью Цадкиэль, только этого я еще не знал.

– Но теперь-то знаешь. Говори же, мы слушаем.

Не зная, что еще сказать, я вяло, без огонька подытожил:

– Лицо мертвеца оказалось изрядно разбито, однако выглядело точь-в-точь, как мое. Но я напомнил себе, что умереть там не мог и не умру, поскольку был твердо уверен: похоронят меня в одном из мавзолеев нашего некрополя – в том самом, я вам о нем рассказывал.

– И не раз, – пророкотал Оссипаго.

– Бронзовый лик покойного походил на меня – нынешнего меня – как две капли воды. Ну, а когда передо мной появился Апу-Пунчау… Понимаете, кумеянка – она была иеродулой, такой же, как вы. Так мне сказал Отец Инире.

Фамулим с Барбатом кивнули.

– А в явившемся нам Апу-Пунчау я узнал самого себя. Узнал, но что это значит, не понял.

– Мы тоже не поняли, когда ты об этом рассказывал, – заметил Барбат, – но теперь я, кажется, понимаю.

– Так объясни и мне!

Барбат указал в сторону мертвого тела.

– Вот. Вот он, Апу-Пунчау.

– Ну, разумеется, это я понял давным-давно. Здесь так именовали меня, и это здание возвели на моих глазах. Возвели, чтоб устроить в нем храм, Святилище Дня, храм Старого Солнца. Однако я – Севериан, и я же – Апу-Пунчау, Лик Дня. Как могло мое тело восстать из мертвых? Как я вообще мог здесь умереть? Ведь, по словам кумеянки, это вовсе не гробница, а его дом!

Казалось, в тот миг я воочию вижу ее – мудрого змея в обличье старухи.

– А еще она говорила, что времена эти ей неведомы, – пропела Фамулим.

Я согласно кивнул.

– Как может умереть ласковое солнце, восходящее каждый день? И как, будучи солнцем, мог умереть ты? Твой народ оставил тебя здесь под множество песнопений. А двери накрепко замуровал, чтоб ты жил вечно.

– Мы знаем, Севериан, что в итоге ты приведешь в мир Новое Солнце, – подхватил Барбат. – Мы миновали то время и многие другие, вплоть до встречи с тобой в замке того великана, которую полагали последней. Но знаешь ли ты, когда было создано Новое Солнце? Новое Солнце, тобой же и приведенное в эту систему, чтоб исцелить старое?

– На Урд я воротился в эпоху Тифона, когда первую из величайших гор лишь начали превращать в его изваяние. Но до этого я странствовал среди звезд на корабле Цадкиэль…

– Порой мчащемся быстрее ветров, что гонят его вперед, – проворчал Барбат. – То есть ты ничего не знаешь.

– Если тебе вновь нужен наш совет, расскажи обо всем, – пропела Фамулим. – Как мы сумеем указать тебе путь, если вынуждены идти вслепую?

И тогда я, начав с убийства стюарда, рассказал им обо всем, что случилось со мною после, до того самого момента, как пробудился здесь, в Доме Апу-Пучау. Отсеивать важные подробности от пустяковых я