(уж тебе-то, читатель, это прекрасно известно) не умел сроду, отчасти потому, что мне кажется исключительно важным любой пустяк. На сей раз, не связанный необходимостью водить пером по бумаге, я дал волю языку и рассказал о великом множестве мелочей, не помещенных на эти страницы.

Во время моих разглагольствований внутрь сквозь какую-то щелку пробился солнечный луч, и я понял, что к жизни вернулся ночью, сменившейся новым днем.

Вскоре снаружи зажужжали, запели гончарные круги, затараторили женщины, направляющиеся к реке, которая так подведет городок, когда солнце остынет, а я говорил, говорил, говорил… и, наконец, рассказ мой подошел к завершению.

– Ну, вот и все, – подытожил я. – Дело за вами. Теперь вы в состоянии раскрыть тайну Апу-Пунчау?

– Думаю, да, – кивнул Барбат. – Как тебе уже известно, когда корабль полным ходом мчится меж звезд, минуты и дни, проходящие на его борту, здесь, на Урд, могут обернуться годами и сотнями лет.

– Должно быть, так и есть, – согласился я, – ведь поначалу мерилом времени служили чередования света и тьмы.

– Следовательно, твоя звезда, Белый Исток, родилась до – несомненно, задолго до – воцарения Тифона. Сдается мне, сейчас до ее рождения не так уж и далеко.

Фамулимус изобразила улыбку, а может, впрямь улыбнулась.

– И верно, Барбат, момент этот совсем близок: ведь Севериана привела сюда сила его звезды! Убегая из своего времени, он бежал, пока не вынужден был прервать бег, и остановился здесь, так как дальше бежать не мог!

Если ее вмешательство и смутило Барбата, то с виду он сего не проявил никак.

– Возможно, силы к тебе вернутся, как только свет твоей звезды достигнет Урд. Если так, в то же время может пробудиться и Апу-Пунчау – при условии, что не решит остаться там, где себя обнаружит.

– Пробудиться… из живых в мертвые? – ахнул я. – Как же это ужасно!

– Ну нет, Севериан, – запротестовала Фамулим, – уж лучше скажи: чудесно! Пробудиться от смерти к жизни, дабы помочь народу, любящему его всем сердцем!

Над этим я надолго задумался, но Барбат, Фамулим и Оссипаго терпеливо молчали в ожидании продолжения.

– Быть может, – наконец сказал я, – смерть страшит нас лишь потому, что отделяет ужас жизни от ее чуда, и мы видим один только ужас, остающийся в прошлом.

– На это, – пророкотал Оссипаго, – мы, Севериан, надеемся не менее твоего.

– Но если Апу-Пунчау – я сам, чье тело нашел я на корабле Цадкиэль?

– Человека, которого ты видел мертвым, выносила твоя мать, – едва ли не шепотом пропела Фамулим. – По крайней мере, так полагаю я, исходя из услышанного. Будь я способна плакать, поплакала бы сейчас о ней… хотя нет, не о ней – о тебе, живущем здесь и сейчас. А там, на корабле, могущественный Цадкиэль совершил то же, что проделали с тобой мы – извлек память из твоего мертвого разума, дабы вновь воссоздать и твой разум, и тебя самого.

– То есть перед судом Цадкиэль вместо меня предстал мой эйдолон, самим же им и сотворенный?

– «Сотворенный» – слишком уж громко сказано, если ваш язык известен мне в достаточной полноте оттенков, – проворчал Оссипаго. – Скорее уж «овеществленный», «сделанный осязаемым».

В ожидании разъяснений я перевел взгляд с него на Фамулим.

– Разбившись, ты стал мыслью, отраженной в умершем разуме, а он исправил твой образ, исцелил полученные тобою смертельные раны.

– Другими словами, сделал меня куклой – ходячим, говорящим чучелом себя самого, – с горечью проговорил я, однако вдуматься в суть этих слов оказалось выше моих сил. – Упав, я погиб, а здесь был убит собственным же народом.

Склонившись над трупом Апу-Пунчау, я пригляделся к нему внимательнее.

– Задушен, если не ошибаюсь, – негромко пояснил Барбат.

– Отчего Цадкиэль не вернул меня к жизни, как я вернул к жизни Заму? Не исцелил, как я исцелил Герену? Отчего я должен был умереть?

Случившееся далее поразило меня сильнее всего, пережитого до сих пор: Фамулим, опустившись передо мной на колени, поцеловала пол у моих ног.

– А отчего ты считаешь, что Цадкиэль дана подобная власть? – возразил Барбат. – Я, Фамулим и Оссипаго ничто перед ним, однако мы ему не рабы, а сам он, как ни велик, отнюдь не владыка, не спаситель собственной расы.

Вне всяких сомнений, мне следовало бы возгордиться. На самом же деле я был попросту ошарашен и убийственно смущен и, судорожными взмахами рук призывая Фамулим подняться, выпалил:

– Но ведь вы ходите Коридорами Времени!

Стоило Фамулим встать на ноги, передо мной распростерся ниц Барбат.

– Разве что совсем недалеко, Севериан, – поднявшись, пропела она. – Только ради бесед с тобою да кое-каких насущных, самых обычных дел, и не более. С точки зрения ваших солнц – и того и другого, наши часы идут противосолонь.

– Согласись мы на предложение Оссипаго переместить нас в более удобное место, – не поднимаясь с колен, добавил Барбат, – он перенес бы нас еще дальше в прошлое. В ваше прошлое. Что для тебя, полагаю, оказалось бы вовсе не к лучшему.

– Еще вопрос, о достославные иеродулы, прежде чем вы вернете меня в мои собственные времена. После разговора со мной у берега моря мастер Мальрубий исчез, обернувшись облачком серебристой пыли, однако…

Продолжать я не смог и, осекшись, указал взглядом на тело Апу-Пунчау.

Барбат кивнул.

– Видишь ли, тот эйдолон, как ты их называешь, просуществовал очень недолгое время. К каким энергиям воззвал Цадкиэль, дабы поддерживать твое существование на корабле, мне неизвестно. Возможно, ты даже сам черпал подспорье из первого же источника, что подвернулся под руку – к примеру, оставил без энергии корабль, пытаясь оживить стюарда. Допустим, придя сюда, прежнего источника ты лишился, однако до этого довольно долго прожил на борту корабля, на Йесоде, и вновь на борту корабля, а после на тендере, и в эпохе Тифона, и так далее, и так далее. И все это время дышал, ел, пил – то есть питался стабильной материей, обращая ее на пользу собственному телу. Так твое тело и сделалось вещным.

– Но ведь я мертв и умер даже не здесь – на борту корабля Цадкиэль.

– Там ты нашел мертвым своего близнеца, – возразил Барбат. – А еще один лежит замертво здесь. И, кстати заметить, не будь он мертв, с тобой у нас ничего бы не вышло, поскольку всякое живое существо – отнюдь не только материя. Э-э… – Задумавшись, он покосился на Фамулим, словно прося о помощи, но помощи не дождался. – Многое ли тебе известно о сущности под названием «анима»… Другими словами, о душе?

Мне тут же вспомнилась Ава. «Ты, как и все невежды, материалист. Однако твои