их защищало сильное заклинание, или ее собственная магия была слишком слаба, чтобы что-то изменить. Эминель запаниковала. Ее спокойствие, в котором она так нуждалась, ускользало, и девочка знала, что в таком состоянии никому не поможет, да и паника вокруг заражала ее, как яд. Она была недостаточно хороша. Она была слишком молода. Слишком неопытна. Возможно, она была единственным магом, обученным и достаточно мотивированным для борьбы с колдуньей, но даже она не была достаточно могущественна, чтобы сражаться и победить.

Пока она наблюдала, колдунья подняла королеву Паксима высоко, высоко, высоко в воздух, а затем бросила ее вниз, как камень.

Не задумываясь, Эминель вскинула руки, словно стояла достаточно близко, чтобы поймать падающую королеву, и хотя она была в дюжине ярдов от нее, она почувствовала, как королева приземлилась на ее руки, даже когда тело женщины свободно упало на помост. Живая. Эминель тоже это почувствовала. Удар не убил королеву Паксима, хотя должен был, но магия Эминель смягчила ее падение.

Когда она пыталась использовать магию, у нее ничего не выходило. Когда она не старалась, то добивалась успеха. Она тренировалась годами, но все еще была некомпетентна; а что, если единственный способ надежно творить магию – это работать под руководством убийцы и сумасшедшей? Неужели ее уверенность в собственной судьбе, которую она ощущала всего несколько минут назад, все-таки была совершенно ошибочной?

С чувством яростной беспомощности, напомнившим ей о смерти матери, о том, как Ищейка похитила ее, о тех последних минутах в сознании умирающей королевы Арки, когда она обнаружила самую страшную ложь Сессадон, Эминель подумала: «Я задушу ее своими собственными руками».

Но она никак не могла добраться до помоста. Даже если бы она смогла овладеть умами на своем пути, что казалось ей непосильным, заклинание, которое она использовала, чтобы не дать Сессадон вспомнить о ней, не смогло бы действовать, если бы они столкнулись лицом к лицу. Даже когда она пыталась придумать другой вариант, она видела, как Сессадон перерезает горло служанке паксимской королевы – еще одна бессмысленная смерть, еще одна неудача – и красная кровь хлещет на белые волосы.

И все же ей удалось спасти одну жизнь, напомнила себе Эминель, и эта мысль помогла ей прогнать панику. Пусть и нечаянно, но в тот момент ей это удалось. Она не была полностью лишена магии. Ей нужно было успокоиться, выбрать одно средство, с которым она могла бы справиться. Должен быть другой способ.

Может ли она коснуться только одного разума? Если она сделает мудрый выбор, сделает идеальный выбор, хватит ли ей одного сознания?

Она закрыла глаза, отгородившись от окружающего хаоса, и заставила себя мыслить осознанно и медленно. Конечно, она могла прикоснуться к одному разуму. На Острове Удачи она занималась этим годами, практикуясь с кающимися. Можно было заставить человека сделать почти все, но легче всего было подтолкнуть его к тому, на что он и так был готов. Плыть по течению его природы, а не против нее. Просить от женщины не больше или, по крайней мере, ненамного больше, чем она сама от себя требовала.

Правильный разум, правильный толчок. Если она сможет принять эти два правильных решения, она сможет добиться успеха. Она должна была добиться.

Эминель открыла глаза и посмотрела на помост.

Колдунья, мечущаяся с дикими глазами. Остатки скелета королевы Арки. Мертвая служанка. Еле дышащая королева Паксима. Мертвая жертва, мальчик, и живая, девочка. Верховная Ксара, сгорбившись между ними, бормотала себе под нос одни и те же слова, явно какую-то молитву.

Позади колдуньи стояли две фигуры. Одна, королева Бастиона, скорчилась в явном страхе. Другая возвышалась неподвижно, как статуя.

Тамура, королева Скорпики.

Да.

Эминель вспомнила молитву, которую слышала от своей матери. Недлинную молитву, ничего сложного, но ту, что она произносила, когда протягивала руки к больному, чтобы исцелить его. Джехенит всегда произносила ее вслух, поэтому Эминель тоже повторила ее вслух. Забавно, что она никогда не думала об этом, что такое не приходило ей в голову, когда она обучалась магии Сессадон, следуя путям колдуньи. Но теперь она не была созданием Сессадон. Если все получится, если она выживет, то будет принадлежать себе.

Эминель призвала всю свою магию, собрав ее в узел потенциала в своем сердце, готовая действовать.

– Велья, будь со мной, – помолилась она.

Затем она протянула руку, чтобы коснуться разума королевы воинов, осторожно, чтобы не надавить слишком сильно – она знала об опасности, – но просто посадить семя, подтолкнуть, поощрить то, что уже было там. Она увидела, как глаза воительницы остановились на Сессадон. Она видела, как та повернулась всем телом, напрягшись и собравшись, как львица, готовая к прыжку.

Теперь ей нужно было отвлечь Сессадон. Потребуется ли для этого ее собственная смерть? Колдунья не воспринимала Тамуру как угрозу, иначе она бы уже убила ее, но как только королева воинов начнет двигаться вперед, ее намерения станут ясны. Эминель не могла рисковать. Она тяжело сглотнула и приготовилась.

Неожиданно в нее ворвалась огромная сила и потекла сквозь нее.

Это не была сила Сессадон; ей было знакомо ощущение ее силы, колючей, как щетинки кабана. А эта сила была гладкой и текучей, наполненной ровным теплом, как темное полированное эбеновое дерево, оставленное на солнце. Нечто совсем другое.

Для принятия решения у нее был всего один удар сердца. Но ей казалось правильным – просто необходимым – впустить эту силу.

И в этот момент казалось верным сказать три слова, которые привлекли бы внимание Сессадон до тех пор, пока расплата не будет завершена.

Тогда она говорила с голосом, или голос говорил с ней, сила струилась, горела, сияла.

Три слова.

Я. Вижу. Тебя.

И Эминель поняла, что это Я – это не она. Кто это был, она не знала. Важно было то, что колдунья подняла голову и встретилась взглядом с Эминель.

Если бы среди всего этого безумия Эминель посмотрела вниз, то увидела бы голубую стеклянную змею, ползущую к ней. Девочка бы почувствовала, как она, словно по волшебству, движется вверх по ее ноге, между кожей и мантией, пока не появляется из выреза, формируя свободную, приятную спираль вокруг ее юного горла. Она бы увидела, как змея укладывается на место, как жемчужные глаза мерцают на свету. Но она не смотрела, не двигалась, не замечала ничего, что не было бы взглядом колдуньи. В этот миг в мире не было ничего, кроме них двоих и послания, обманчиво простого, которое резонировало внутри и между их разумами.

Я. Вижу. Тебя.

Жребий был брошен. Заклинание ударило в