Он категорически отказался идти спать и заявил, что будетсидеть рядом с Денисом всю ночь.

– Но Денис будет спать, – возражала Тамара.

– Я не буду спать, Тамара Николаевна, – говорилДенис, – пусть Николай Дмитриевич посидит у меня. Он может даже поспать вмоей комнате.

– Нет, – строго вмешивалась Юля, – я неразрешаю. Больной должен отдыхать, тем более с таким давлением. НиколайДмитриевич, спать нужно обязательно, иначе завтра дело дойдет до экстреннойгоспитализации.

– Вот видишь, папа, – снова вступалаТамара, – нам с тобой нужно ехать домой. Мне завтра на работу.

– Ну и иди на свою работу, а я останусь здесь. За мнойЛюбочка присмотрит.

– Папа, Любе тоже нужно отдыхать, потому что ей тожезавтра на работу идти.

– Вы совсем с ума посходили со своей работой и своимотдыхом! – закричал в конце концов Головин. – В стране такоепроисходит, а вы о чем думаете?! О том, как вам получше выспаться? О том, какденег заработать? Вы не имеете права иметь ни минуты покоя, пока дети не будутосвобождены! Вы люди или кто?

«Пока дети не будут освобождены, – повторила про себяЛюба. – А если они не будут освобождены? А если повторится «Норд-Ост» идети погибнут? Господи, лучше не думать об этом, а то можно с ума сойти».

Старик упрямо прошествовал в комнату Дениса и уселся накожаный диванчик, всем своим видом показывая, что он никуда отсюда не тронется.Тамара подчинилась и осталась ночевать у сестры.

– Тамара Николаевна, вам действительно нужно завтра наработу? – спросила Юля.

– Действительно.

– Тогда я не пойду в институт, останусь с вашимдедушкой, а то как они тут вдвоем с Дениской справятся? Они несправятся, – ответила девушка сама себе. – Ваш дедушка непослушный,лекарства не пьет, за давлением сам не следит, и укол ему Дениска не сделает,он не умеет. Я поеду сейчас домой, а утром приду, часов в восемь. Не поздно?

– В самый раз, – обрадовалась Тамара. – Я какраз в восемь буду выезжать и сдам тебе папу с рук на руки.

Ночь прошла относительно спокойно, Николай Дмитриевичпросидел рядом с Денисом до часу ночи и заснул прямо там же, на узком кожаномдиванчике. Денис подсунул ему под голову подушку, накрыл пледом и улегся в своюпостель. Утром отец чувствовал себя, по его словам, вполне прилично, и всеразъехались на работу, оставив Головина на попечение Дениса и Юли.

«Я как будто деда с внуками оставляю, – подумала Люба,закрывая за собой дверь в квартиру. – Ну, пусть я хотя бы в таком виде этопереживу, потому что ни в каком другом виде мне это пережить не суждено».

Она слушала радио в машине по дороге на работу и, едва войдяк себе в кабинет, включила телевизор. Она переживала за заложников в Беслане,но, кроме того, беспокоилась за отца и с напряжением вслушивалась винформационные сообщения, пытаясь представить себе, как Николай Дмитриевичреагирует на ту или иную новость.

До обеда все было спокойно, предпринимались попыткидоговориться с террористами, но по крайней мере никого не убивали. И вдругвозле захваченной боевиками школы снова раздались выстрелы. Люба нашла вИнтернете нужный сайт в надежде на подробности, но ничего не узнала, крометого, что выстрелов было около десяти. Никаких сведений ни о раненых, ни обубитых. Около половины пятого были освобождены еще шестеро заложников, и Любаулыбнулась, представив себе радующегося отца.

Но потом снова наступило затишье. Люба вернулась домой инашла отца в неплохом состоянии, даже давление было не катастрофически высоким.

– С вашим дедушкой, Любовь Николаевна, надо иметьангельское терпение, – со смехом доложила ей Юля. – Он совершенно неслушается. Как вы с ним справляетесь?

– С трудом, – ответила Люба. – А ты каксправилась?

– Ну, я-то с кем угодно справлюсь, я тренированная,меня бабушка с детства приучала быть настойчивой и ни в чем не уступать, апотом я много лет на Дениске практиковалась. Только плохо, что ваш дедушка такболезненно реагирует, это для него не полезно, у него и сердце уже не очень, игипертоническая болезнь, и вообще ему уже много лет, организм изношенный. Вы быс ним поговорили, чтобы он не принимал все эти теракты так близко к сердцу.

– Разве это возможно, Юлечка? – грустно спросилаЛюба. – Разве возможно не принимать все это близко к сердцу, непереживать, не горевать?

– Ну, мы же с Дениской это спокойно воспринимаем, а выпочему не можете?

– Юлечка, деточка, в нашей стране теракты началисьпримерно с девяносто девятого года, то есть пять лет назад. Тебе тогда былосколько?

– Тринадцать.

– Вот видишь. Тебе было тринадцать, Денису –четырнадцать, этот кошмар вошел в вашу жизнь с детства, и вы к нему привыкли ивоспринимаете как факт жизни. Как Денискину инвалидность, как плохую погоду, которуюхорошо бы изменить, но нет возможности, и надо просто приспособиться и терпеть.А в мою жизнь терроризм в таком виде вошел, когда мне было пятьдесят три года,а нашему отцу – восемьдесят три. Ты понимаешь разницу? Восемьдесят три года онжил, не зная, что это такое – взрывы, при которых погибают случайные люди идети-заложники, стоящие в окнах живым щитом. При советской власти такоеслучалось крайне редко, это были единичные случаи, а теперь они сталиповседневной реальностью. Конечно, он не может привыкнуть. И я не могу. И он неможет не волноваться, не тревожиться, он не может быть к этому равнодушным.

– Любовь Николаевна, – очень серьезно сказалаЮля, – я, конечно, не профессор какой-нибудь, я только студенткамединститута, но у меня есть чутье, мне бабушка много раз говорила. Вашемудедушке очень вредно так волноваться. Вы бы оградили его как-нибудь.

– Как? Как я могу его оградить? Отвезти домой и забратьу него телевизор и радиоприемник? Как ты себе это представляешь?

– Я не знаю как, но только все это кончится очень плохои очень скоро, – твердо произнесла Юля. – И я считаю, что вы должнызнать и быть готовой ко всему.

– К чему? – испугалась Люба.

– Ко всему, – повторила девушка. – В томчисле и к самому плохому. Я вашего дедушку уже сутки наблюдаю. И то, что явижу, меня тревожит. Надо бы его уже сейчас госпитализировать, пока не сталослишком поздно.

– Ты считаешь? – озабоченно спросила Люба.

– Я уверена. Но только он не соглашается, я с ним ужеговорила об этом. Он у вас очень упрямый. Вы можете на него воздействовать?

– Нет, не могу. И никогда не могла.

– А Тамара Николаевна тоже не может?

– И она не может.

– А дядя Родислав?

Люба задумалась. А что? Когда-то Родиславу удалось уговоритьтестя помириться с Тамарой и Григорием, вдруг и сейчас у него получится?