Иоанна Кронштадтского, чтобы попросить заступничества за еп. Гермогена. Не прошло и года с тех пор, как сам владыка вместе со своими соратниками, задумав добиться церковных реформ, ездил к о. Иоанну и получил его одобрение. И вот как изменилось положение!

Приезд еп. Гермогена и о. Илиодора с иконой (18.X)

Пользуясь временным затишьем, преосвященный решил отправить о. Илиодора назад в Царицын, с чудотворной иконой Казанской Божией Матери из Нижнеломовского монастыря. Из замечаний сделанных в разное время и еп. Гермогеном, и его подопечным видно, насколько они уповали на благодатную помощь этой святыни в дни гонений. О. Илиодор, например, говорил царицынцам, что икона прибыла потому, что Богоматерь, Сама перенесшая много страданий, видит, сколько здесь было пролито слез, и что Она приехала в «неверный и развращенный город» подобно тому, как в очаг эпидемии командируются чиновники и врачи.

Владыка распорядился встретить икону 16.X крестным ходом от всех царицынских храмов. Эта телеграмма из рук благочинного о. Каверзнева попала к полицмейстеру и, надо полагать, не без участия его приятеля о. Благовидова. Поначалу Бочаров ограничился простой передачей сведений начальству. Но затем вдруг забил в набат:

«Агентурой устанавливается: [по-]видимому, приезд Царицын Илиодора знаменитой чудотворной иконой — результат нового плана Илиодора [и] Гермогена искус[ствен]но вызвать власти Царицыне активные действия против громадной молящейся толпы, икон, духовенства облачениях, использовать результат».

Только извращенное сознание Бочарова могло в факте встречи чудотворной иконы крестным ходом заподозрить провокацию!

Единственное и самое призрачное основание для таких подозрений полицмейстер получил позже, когда в Царицын вернулся из Саратова насельник монастырского подворья иеродиакон Павел. Он объявил, что икону следует встречать с национальными флагами и фонарями, причем распорядители крестного хода должны иметь на себе трехцветные ленты. Эти сведения привели Бочарова к предположению, что «[по-]видимому, встрече предполагается придать характер патриотической манифестации».

Телеграфируя Столыпину 13.X о предписании епископа, гр. Татищев еще не знал про флаги и ленты. Но знал, кто повезет святыню. «Посылка иконой Илиодора, не другого, вызывает серьезные опасения исход крестного хода». Далее губернатор воспроизвел страхи Бочарова: беспорядки потребуют «активных действий полиции», которая окажется обвинена в «избиении молящихся». Поэтому просил министра запретить поездку о. Илиодора.

Вечером того же дня Извольский сообщил еп. Гермогену: «По соглашению с председателем Совета министров прошу ваше преосвященство не отпускать иеромонаха Илиодора в Царицын впредь до уведомления».

Тогда владыка повез икону сам. А о. Илиодора захватил с собой.

Выехали они пароходом 17.X, в тот самый царский день, которого так опасался гр. Татищев. В Царицыне (18.X) встречало духовенство и около 2 тыс. богомольцев.

«Никакое описание не может дать той действительной картины, которая своей грандиозностью и торжественностью собрала многотысячную массу православного простого люда в непогожий, холодный, осенний будний день на набережную», — писал очевидец.

Были и крестные ходы от всех городских храмов, и флаги, и ленты. Но, конечно, никаких манифестаций, беспорядков, провокаций и даже речей. «Пойдемте служить молебен», — только эти три слова произнес преосвященный по прибытии.

Зато проповедь, сказанная им перед Скорбященским храмом, куда икона была принесена с крестным ходом, выдавала, кажется, сокровенные чувства еп. Гермогена:

«Верьте, дети, — говорил Преосвященный своим обычным задушевно-простым тоном, — что мы действительно не имеем иныя помощи и иного заступления, кроме Владычицы, Заступницы Христианского рода. Будем же обращаться к Ней с своей сердечной искренней мольбой: ты нам помогай, Пречистая, на Тебя наша надежда… Ты нам щит непобедимый и стена необоримая!..».

Да, владыка уже не надеялся ни на свои, ни вообще на человеческие силы! По свидетельству Роговича, в те дни он был «весьма огорченным и расстроенным».

Чудеса не замедлили явиться. Оказалось, что Бочаров отбыл куда-то на целую неделю. Замещавший его А. А. Нейман, не обладая паранойей своего начальника, докладывал о событиях совсем в другом ключе:

«Крестный ход прошел полном порядке. Все службы были Скорбященской, проповеди не тенденциозны. … Настроение городе спокойное, приезду безразличное».

«Епископ служит ежедневно разных церквах. Молящихся мало. Проповеди ничего особенного не заключают».

А преосвященный свободно говорил на самые опасные темы, порицая власти, допускающие хулу на духовенство, разоблачая учение гр. Толстого и т. д. Остается только гадать, какими красками Бочаров живописал бы те речи, в которых Нейман не видел «ничего особенного».

Полиция, впрочем, продолжала слежку, составляя протоколы на все проповеди, даже вероучительные, и привлекая для засвидетельствования этих протоколов подвернувшихся под руку прихожан. Нейман потом представил губернатору сразу 8 протоколов.

Вернувшись в свою вотчину, Бочаров стал добиваться приема у преосвященного, в чем преуспел не сразу. Об итогах аудиенции доложил сдержанно: «Представлялся Преосвященному Гермогену. Разговоре Преосвященный объявил мне: делу ожидается новое расследование распоряжением Св. Синода. Городе благополучно».

Разместившись у о. Илиодора на подворье, преосвященный часто совершал там богослужение. Первая из этих служб состоялась вечером 20.X. Во время богослужения в храм была перенесена чудотворная икона, и владыка произнес проповедь, отметив, что этот образ поможет в деле постройки обители, постройки, «начатой дорогим моим сотрудником о. Илиодором».

Далее следовали удивительные, ввиду распоряжений обер-прокурора, слова: «А тебя, мой дорогой сотрудник, о. Илиодор, благословляю и данной мне властью оставляю здесь оканчивать дорогое для православного русского народа дело. Буду просить о том Святейший Синод. Пресвятая Богородица да поможет тебе в том под Ея покровом с новыми силами и обновленной душой продолжать работать. Правда, может быть, и были какие-ли[бо] ошибки, которые породили вражду и ненависть. Так пусть будут прокляты те ошибки, чтобы из каких-либо пустяшных недоразумений, на которые не стоило бы обращать внимания, останавливалось святое дело такое».

22. X богомольцы подворья поднесли преосв. Гермогену благодарственный адрес за посещения Царицына и за ревностную патриотическую деятельность. В ответной речи владыка вновь призвал надеяться на заступничество Царицы Небесной и угодников Божиих. Затем пропели многолетие преосвященному, а по его предложению — и о. Илиодору.

Ввиду серьезности положения сам настоятель держался тише воды, ниже травы. «Илиодор явным влиянием Епископа крайне сдержан, безмолвствует», — докладывал Нейман. Иеромонах выходил на проповедь редко и, как правило, в присутствии преосвященного (21.X утром и вечером, 22.X).

Через несколько дней о. Илиодор захворал и перестал служить и проповедовать. Посетив Царицын, Рогович вместо прежнего горячего проповедника увидел «полуживого человека, которого труды и борьба уже довели до тяжкой болезни». «Он имеет вид крайне больной, страдает бронхитом, врачи воспрещают ему выходить, тем не менее, он деятельно распоряжается постройкой».

Вину за свою болезнь о. Илиодор возлагал на гонителей: «Бочаров и Татищев своими преследованиями отняли у меня здоровье».

Миссия Макарова и Роговича

Итак, Извольский писал Столыпину о необходимости проверки сведений одновременно духовным ведомством и министерством внутренних дел в видах установления «согласной почвы на события в Царицыне и Саратове». Этот