народ к массовому общественному пению молитв, чего ни в одной Церкви нет».

Другая депутация, которая посетила сенатора, явилась с Урало-Волжского металлургического («Французского») завода. Среди посетителей находился едва ли не единственный интеллигентный прихожанин илиодоровского подворья — бывший пристав Смоленской губернии Н. П. Попов. Вероятно, он-то и написал поданное депутацией прошение, сообщая от лица рабочих, что они погрязали в пороках, пока Господь не послал им еп. Гермогена и о. Илиодора.

Присутствие в составе депутации интеллигентного лица и складный слог прошения бросали на Попова подозрение в фальсификации. Однако Рогович убедился, что автор красноречивой бумаги всего лишь выразил общее убеждение своих спутников.

«К таким прошениям, поданным от лица массы простых полуграмотных людей, является обычно недоверие, что им это написали и как статистов послали подать по начальству. Но когда я долго беседовал с этими людьми, они совершенно не имели вида людей, подученных повторять затверженный урок, который они мало понимают. Среди обеих депутаций были люди, говорившие сознательно, убежденно, горячо и совершенно отдавая себе отчет и в том значении, которое о. Илиодор приобрел в их нравственном складе жизни, и в той травле, которая на него была воздвигнута со стороны царицынской печати. Это мелкие торговцы и молодые и средних лет, семейные, опрятно одетые рабочие с завода „Урал-Волга“. Из них двое рассказывали с волнением, как их самих и многих им подобных проповеди о. Илиодора отрезвили от революционного угара, вернули к семье, к церкви, отдалили от пьянства».

При приеме присутствовал и преосв. Гермоген. Вспоминая впоследствии эту встречу, Попов писал владыке: «Я никогда не забуду Вас, Вашу скорбь о нас, Ваше сочувствие к Отцу Илиодору в то время, как являлась депутация с Французского завода к товарищу обер-прокурора Св. Синода г. Роговичу с прошением, в числе депутации был и я. В душе моей запечатлелся на всю мою жизнь тот момент; я видел в Вас нашего Отца, готового жизнь положить за наше спасение, за Царя, за Русь, за веру православную».

Явились к Роговичу и представители другого лагеря царицынских монархистов — местного отдела «Союза русского народа». Но там депутацию составить было некому, потому что весной о. Илиодор увел из этого «Союза» в «Братский» буквально всех рядовых членов. Пришли только двое лидеров — В. Н. Рысин и В. Ф. Лапшин.

И что же они сказали про своего конкурента? «… что удаление о. Илиодора из Царицына будет большой потерей для русского православного населения»!

Союзники доставили сенатору немало ценных сведений как о положении монархического движения в Царицыне, так и об истории фабрикации илиодоровского дела.

К Макарову союзники послали целую депутацию с хлебом-солью.

Должна была явиться и еще одна депутация — от мусульман. Бочаров решил снова оседлать своего весеннего конька — тему оскорбления о. Илиодором магометанской религии. Еще в сентябре «Царицынский вестник» писал о проекте обращения местных мусульман к председателю Совета министров «с ходатайством о принятии зависящих мер к прекращению возбуждающих население публичных выступлений не в меру усердного миссионера». Когда же стало известно о предстоящем приезде сенаторов, то враги о. Илиодора решили использовать этот козырь.

Ввиду отсутствия в Царицыне Бочарова, вся черная работа выпала на долю некоего «татарина, бойкого фельетониста одной из местных газет». Он «обегал всех магометан и сочинил-таки жалобу, которую и преподнесли сенаторам Роговичу и Макарову, когда они появились в Царицыне».

Полученное таким образом прошение на имя губернатора датировано 19.X:

«Проживающий в г. Царицыне иеромонах Илиодор, в своих проповедях и речах, как раньше, так и теперь допускает выражения, оскорбляющие религиозные верования мусульман и возбуждающие христианское население против местных татар.

Мы, нижеподписавшиеся, возмущенные подобными недопустимыми в нашем общем отечестве выходками, обращаемся к Вашему Сиятельству с покорнейшей просьбой о зависящем от Вас воздействии на упомянутого иеромонаха в видах прекращения его выступлений против преданных Престолу и Отечеству верноподданных мусульман». Следует десяток корявых подписей, резко контрастирующих с интеллигентным слогом прошения.

По словам Рысина и Лапшина, эту бумагу должна была вручить Макарову особая депутация, которую к его приезду «искусственно налаживали».

Однако затея провалилась. Бумага осталась в делопроизводстве канцелярии саратовского губернатора, в то время как прошения илиодоровцев поехали в Петербург вместе с Роговичем.

Тем не менее, Бочаров ухитрился заявить тому же сенатору, будто «среди местных магометан продолжается сильное брожение, вызванное мартовской речью о. Илиодора». Брожение, продолжающееся с марта по октябрь, но решительно ничем себя не проявляющее…

С преосв. Гермогеном Рогович беседовал несколько раз, в том числе дважды в присутствии о. Илиодора. Оба священнослужителя порицали полицию за потворство газетным клеветникам, избиение 10 августа безоружной толпы и застращивание свидетелей по этому делу.

Еп. Гермоген находил, что светское расследование велось неправильно. Главным предметом суждений было оскорбление полицмейстера о. Илиодором, лишь косвенно связанное с самим инцидентом. Собственно вопрос об избиении полицией толпы богомольцев рассматривался следователем вскользь. Опрошены только «полицмейстер, несколько подчиненных ему лиц и два-три свидетеля», им же указанные. Поэтому и итоги благоприятны для Бочарова. Другие же очевидцы, точнее, потерпевшие, — «помятые и изувеченные полицией 10-го августа несчастные страдальцы», — будучи запуганы полицией, сами не давали показаний, а следователем спрошены не были.

Желая установить истину, преосвященный и о. Илиодор предложили Роговичу самому допросить новых свидетелей, но он отказался, ссылаясь на необходимость согласия светской власти, и ограничился представлением их списка прокурору Саратовской судебной палаты.

Владыка пытался противопоставить неправильному, по его мнению, светскому расследованию духовное, произведенное комиссией прот. Максимова, но выяснилось, что для светского суда полученные духовенством данные — все равно что филькина грамота.

Еп. Гермоген также советовался с сенаторами о том, можно ли возбудить против Бочарова судебное преследование со стороны духовной власти или потерпевших богомольцев. Ответ был неутешителен — только через губернатора!

Все эти вопросы обсуждались преосвященным 28.X с Роговичем и 29.X с Макаровым. Разговор, таким образом, шел в юридической плоскости, что понятно, если учитывать, что еп. Гермоген, как и сенаторы, имел юридическое образование.

Подытоживая последние две беседы в письме Роговичу 29.X, владыка предложил следующее решение: «„инцидент 10 августа“, как глубоко печальное происшествие в г. Царицыне, должен быть тщательно и всесторонне обследован по особому и специальному распоряжению г. прокурора судебной палаты». Намереваясь возбудить соответствующее дело, еп. Гермоген просил Макарова помочь направить дело непосредственно к прокурору в обход губернатора. В случае неуспеха угрожал обратиться с ходатайством на Высочайшее имя. И закончил горьким упреком лично Роговичу, для которого «не оказалось законных оснований выслушать человек 10–15 из нескольких тысяч, глубоко обиженных и оскорбленных грубыми и бесчеловечными представителями полицейской власти в г. Царицыне … Все это глубоко прискорбно, — больше, все это дышит чем-то безнадежным. А мы всѣ уповали, что с вашим приездом раскроется „существо дела“, как это и