что после окончания войны Германия поддержит Румынию в ее территориальных спорах с Болгарией и Венгрией. Вдобавок все стороны должны были прийти к согласию в отношении демографической статистики, что, как мы уже видели, было практически недостижимо. В свете сказанного план В. Стойки выглядит не более чем игрой воображения, тщательно прокладывавшего маршрут к миражу этнически «чистой» Румынии.

17.2. Перепись румын на востоке

Ответственные за планирование обменов населения эксперты оперировали с официальными статистическими данными из соседних стран, весьма ненадежными, как они считали, относительно количества проживавших там этнических румын. Румыны были уверены, что эти данные были занижены в политических целях и что в действительности этнических румын было гораздо больше, чем признавали соседние правительства. Кроме того, вызывал беспокойство и уровень ассимиляции этнических румын в доминирующую культуру. С оккупацией советской Украины у румын впервые появилась возможность найти надежные ответы на эти вопросы относительно проживавших там этнических румын.

В межвоенный период небольшая группа политических беженцев из-за Днестра румынского этнического происхождения поддерживала интерес к «проблеме» этого населения, распространяя преувеличенные данные о численности, древности и благосостоянии тамошних румынских поселений[1210]. В 1941 г. их голос стал чаще звучать в бухарестской подцензурной прессе, а после оккупации Транснистрии некоторые из них были назначены на посты в различных культурных учреждениях Транснистрии и в бухарестских бюрократических агентствах, занимающихся восточными провинциями[1211]. Ион Антонеску позаимствовал у этих деятелей идею, что к востоку от Днестра «проживало очень много румын»[1212]. В июле 1941 г. Кондукэтор приказал ЦИС провести перепись этнических румын на оккупированных территориях восточнее Днестра, но поскольку военные действия в Транснистрии продолжались до конца октября, он был вынужден отдать повторный приказ в ноябре, и работа началась только в начале декабря[1213]. Когда 13 ноября 1941 г. Ион Антонеску заявил в Совете министров о намерении «привести» этнических румын из-за Буга в Транснистрию, то уточнил, что, прежде чем осуществить эту идею, он желал бы знать как количество, так и «качество» этих «элементов»[1214].

Сабин Мануилэ создал две группы переписчиков, одну для Транснистрии, во главе с Генри Г. Шталем, а другую для территорий к востоку от Буга, во главе с Антоном Голопенцией. Первая завершила свою работу в декабре 1941 – январе 1942 г., а второй пришлось до июня 1942 г. ждать разрешения из Берлина на пересечение демаркационной линии, отделявшей румынскую и немецкую зоны оккупации, так что ее работа была завершена лишь в конце лета – начале осени 1942 г.[1215]

Ограниченное время, которым располагали переписчики, так же как и то обстоятельство, что им пришлось работать в непривычной для них культурной среде, вынудили их использовать упрощенные и сомнительные с профессиональной точки зрения методы идентификации этнических румын, известных в регионе под именем молдаван. Переписчики опрашивали не всех жителей региона, а лишь тех, которые сами заявили о себе как о молдаванах и откликались на призыв пройти регистрацию; реже опрашивали тех, которые были идентифицированы как таковые информаторами. Чтобы побудить молдаван регистрироваться, переписчики получили в свое распоряжение 35 тыс. «подарочных пакетов» от возглавлявшейся женой Кондукэтора Марией Антонеску благотворительной организации «Попечительский совет социального действия». Пакет содержал два килограмма соли, один килограмм мыла, десять коробок спичек, и три пачки табака, к которым прибавлялось полкилограмма сахара для семей с малолетними детьми – все эти товары представляли большую ценность в разрушенном войной регионе. Однако не все лица, заявившие о своей молдавской идентичности, зарегистрировались как таковые, а лишь те, кто либо владел молдавским языком (по сути диалектом румынского с многочисленными славянскими заимствованиями), либо имел созвучные румынским, пусть и славянизированные, фамилии. В особой графе отмечался уровень владения молдавским языком. Вместе с пакетом каждый зарегистрированный молдаванин получал пропагандистскую листовку за подписью Иона Антонеску и короля Михая на румынском языке, но на привычном для местных молдаван кириллическом алфавите. В Транснистрии переписчики должны были информировать регистрировавшихся о том, что регистрация проводится с конечной целью их «репатриации», но на территории восточнее Южного Буга такое информирование было запрещено. Переписчики также должны были докладывать властям о «политических настроениях» в тех населенных пунктах, где были зарегистрированы молдаване[1216].

Хотя позднее сотрудники Мануилэ настаивали на том, что перепись носила чисто «научный» и «объективный» характер, распространение подарков и материалов пропагандистского толка тесно увязало это мероприятие с политикой и целями властей. Более того, принявшие подарки местные жители автоматически становились подозрительными в глазах советских властей и их агентов на оккупированных территориях – очевидный, казалось бы, факт для Г. Шталя, А. Голопенции и их сотрудников, который они предпочли проигнорировать[1217].

Данные, собранные в ходе этих исследований, должно быть, разочаровали И. Антонеску и других националистов. Во-первых, на восточных территориях было обнаружено существенно меньше молдаван, чем рассчитывали найти румыны: около 200 тыс. человек в Транснистрии и 120 тыс. человек восточнее Буга вместо 1,2 млн, как утверждали беженцы из-за Днестра. Эти выводы практически подтвердили правильность советской переписи 1926 г.[1218]

Во-вторых, уровень «национального самосознания» большинства восточных румын был настолько низок, что их не интересовала собственная этничность, а идея, что румыны были их «братьями», и вообще была им чужда. Красноречивыми были выводы, сделанные студентами Д. Густи в молдавском заднестровском селе Валя-Хоцулуй (ныне Долинское, Ананьевского района Одесской области). Следует заметить, что они выбрали для монографического исследования именно это село вследствие его «чисто молдавского» (т. е. без примеси жителей иной национальности) характера: это давало основания предполагать, что уровень национального самосознания тамошних молдаван был выше, чем у жителей других населенных пунктов. Суммируя их наблюдения, социолог П. Михэйлеску писал:

Молдаванин из Валя-Хоцулуй – это «молдаванин из Валя-Хоцулуй», а не «молдаванин из Транснистрии», и даже не «молдаванин», и тем более не «румын». <…> Единственная этническая группа, отдельность которой люди из Валя-Хоцулуй живо себе представляют, – это евреи. Эту этническую группу они недолюбливают за определенные качества, которые они приписывают этой нации. <…> Помимо этой этнической группы, четко и ясно отраженной в сознании людей, любое основанное на этничности различие воспринимается как нечто сугубо внешнее.

Затем П. Михэйлеску процитировал 19-летнего учителя местной молдавской школы: «Мы не думаем о нации, [поскольку] люди различаются не по нации, а по тому, какие они есть. Мы так [всегда] считали, и я не знаю, как можно это изменить»[1219]. Константин Георге Павел, исследовавший румынские этнические группы в Крыму, выразился еще резче: «Тоска по родине заботит их только в меру возможностей получить [хорошую] работу и заработок»[1220].

В-третьих, результаты антропологических исследований в молдавских селах