Прочищают мозги, так будет вернее.

И о чем я только думал, когда сжимал бамбуковыми тискамитоненькую шею соплячки? Да черт возьми, это была самозащита, не я первый начал.

Но я не хочу, чтобы Анна страдала. Я хочу, чтобы она былатакой всегда: с юными плечами, с юной прямой спиной, успешной сочинительницейcrimi. Чтобы ни одна тварь никогда не бросила камень в ее юную прямую спину: тыисписалась, Анна Брейнсдофер-Пайпер! – а ведь такое случается сплошь ирядом.

Я просто не могу этого допустить.

– …Подойдите сюда, милый мой.

Я приближаюсь к Анне, наверное, она слышит мое дыхание:учащенное, слегка прерывистое, из-за ее спины мне видны каменные драконы всаду, и прудик, воздух насыщен озоном. Он дрожит. Плечи Анны тоже дрожат.

– Не показывайте Лягушонку мой автограф, – говоритАнна.

– Не волнуйтесь. Никто его не увидит. – Я и самеще его не видел.

– Я давно не чувствовала себя так хорошо, Дэн, –она по-прежнему не оборачивается. – Как будто и не было этих лет. Этихдвадцати лет.

– Я не хочу становиться воспоминанием, Анна.

– Ты и не был воспоминанием. Никогда.

Дорого бы я дал, чтобы мои пальцы были покрыты сейчасцветочной пыльцой. Но они не покрыты пыльцой.

Они сжимают каминную кочергу.

Выбор был не очень велик: каминные щипцы, каминная лопатка икаминная кочерга. Я остановился на кочерге, она сделана из латуни, она тяжела –гораздо тяжелее щипцов и лопатки, тоже латунных. Отполированная рукоятьукрашена головой дракона, младшего братца садовых драконов.

У Анны Брейнсдофер-Пайпер нет никаких шансов.

Удар получается сокрушительным, кочерга входит в темя Анны,как нож в масло, все это сопровождается глухим стуком, за которым следует ещеодин стук: Анна валится на пол с проломленным черепом. Зрелище не из приятных,эстетикой здесь и не пахнет. При других обстоятельствах я предпочел бы пистолетЛягушонка, но присутствие в доме кухарки Кирстен связало меня по рукам и ногам.

Лишний шум ни к чему.

Как бы то ни было, я добился своего: Анна ни секунды нестрадала из-за смерти дочери, она не успела возненавидеть меня, не успелапроклясть, а сам я не успел стать воспоминанием. Жертве по большому счету всеравно, кто полоснет ножом ей по горлу: последний бродяга или вполнереспектабельный человек с обезоруживающей улыбкой, любитель устриц и Вагнера.

Я присаживаюсь на корточки перед Анной Брейнсдофер-Пайпер, ястараюсь не смотреть на страшную рану на ее затылке.

– Ни устриц, ни Вагнера я не люблю, Анна, –тихонько говорю я, осторожно поглаживая ее по щеке. – И я не Дэн.

И я не мог поступить иначе. И не только из соображенийгуманности. Лягушонок, вот кто во всем виновата. Твоя психопатка дочь, Анна.Это она втравила тебя в такую скверную историю. Она, никак не я. Я был бытолько рад, если бы все сложилось по-другому. Но все сложилось именно так, алишние свидетели мне ни к чему.

Ничего личного.

И пора наконец заняться черномазой Кирстен.

* * *

«HELLO!

I AM A BITCH!»[55] -

написано на ярко-желтой футболке Кирстен. Ярко-зеленымибуквами. Кто надоумил толстуху облачиться в трикотаж с такой экстравагантнойнадписью, неизвестно. Она бы больше подошла Лягушонку, но Лягушонок былахуденькой, так что в футболке Кирстен просто-напросто утонула бы. Расплывшеесякровавое пятно задевает вторую строчку надписи и делает футболку Кирстен ещеэкстравагантнее.

Никаких эмоций эбонитовая африканская туша у меня невызывает, кроме, пожалуй, одной: я откровенно злюсь. Приходится признать, чтомир устроен довольно несправедливо. Анна, которой я симпатизировал, на сторонекоторой был изначально, приняла от меня не самую лучшую смерть, в то время какнеизвестная мне малопочтенная нигерийка отделалась четырьмя выстрелами,аккуратными, нежными, почти безболезненными.

Я обнаружил ее там, где и должен был обнаружить, – накухне. И тотчас же пожалел о каминной кочерге. На и без того массивной,переходящей в грудь голове Кирстен были водружены такие же массивные наушники:бегемот умудряется слушать музыку, кто бы мог подумать! И еще двигаться ей втакт, дергать колыхающимся жирным животом. Даже если бы я выстрелил, она быничего не услышала! В одной руке у Кирстен зажат разделочный нож, в другой –огромных размеров салатный перец. Пожалуй, им можно было бы накормить среднейвеличины африканскую деревню.

Салатный перец напоминает мне о той ночи, когда япознакомился с Марго. Кажется, это была предыдущая ночь. Но за это времястолько всего произошло, что она отдалилась на какое-то уж совсем запредельноерасстояние, стала в ряд других ночей, которые случались со мной и год, и два, идесять лет назад. «Ночь, которая случилась со мной», – неплохо сказано,совсем неплохо, ее можно считать парафразом еще одной ночи – Ночи с Мод, дажеАнна Брейнсдофер-Пайпер не отказалась бы от такой фразы. Во всяком случае, онаоценила бы ее по достоинству. Бедная Анна, я сожалею, что так произошло, ячертовски сожалею. И мне горько, что из-за одного сраного Лягушонка пришлосьразрушить жизнь целой семьи. Но и меня можно понять:

не я первый начал.

Конечно, будь я персонажем триллера Анны Брейнсдофер-Пайпер,она придумала бы для меня гораздо больше убедительных слов, и – что важно –гораздо больше убедительных мотивов, она бы хладнокровно препарировала бы всемои чувства, а заодно и меня самого. Я был бы распластан на страницах ее книгиподобно лягушке, и она первая провела бы по-моему брюху острым лезвиемскальпеля. Ничего этого теперь не будет. К тому же персонаж по имени Лягушонокуже существует. И он лежит наверху, в своей загаженной комнате, с фиолетовойполосой на шее.

Он – наверху, Анна – внизу, в своем кабинете, в живыхосталась только черная толстая задница Кирстен. Но и она скоро перестанетдышать. Конечно, Кирстен не сделала мне ничего плохого (и Анна не сделаланичего плохого!), вряд ли она вообще видела меня. Но… Убить красавицу Анну ипройти мимо толстухи Кирстен – это было бы верхом несправедливости!..

Кирстен меня не видит, она стоит лицом к окну, такому жеширокому, как и окно в кабинете Анны, и в нем так же застыл сумеречный сад.Только ракурс немного изменился, драконы – чуть левее, левее и прудик с чернойводой, добавилась пара кустов и с десяток бумажных фонариков. Каменные драконывидели убийство Анны, и вода в пруду в видела, но они не смогут предупредитьКирстен, не смогут ей помочь.

В кухне царит образцовый порядок.

Открытие последней минуты: и безалаберные уроженцы Африкимогут поддерживать унылую шведскую чистоту. Все предметы, заполняющие кухню,выдраены до блеска, все поверхности сверкают, и я не собираюсь ничего нарушатьв стерильном укладе кухни. Я просто уберу из нее одну-единственную, не очень-товписывающуюся в пейзаж, деталь.