Мое лицо нисколько не изменилось, оно все так же открыто,все так же симпатично, почему бы Ей не полюбить такого парня, как я?

Ей, Тинатин?

Я щерю зубы, белые, ровные, я постукиваю по ним кончикамипальцев, вот черт, правый клык!.. Мне кажется, что он шатается!

Нет, только кажется. Все в порядке, все в полном порядке.

Одна темнокрылая бабочка и одна ящерица цвета морской волны– это и есть мои разноцветные глаза, которые так понравились АннеБрейнсдофер-Пайпер. Понравились настолько, что она готова была презентовать ихглавному герою или главному злодею. Маньяку, извращенцу, человеку, склонному кнасилию и патологической жестокости, я под это определение не подпадаю. Иникакой я не злодей, хотя и жертвой обстоятельств меня не назовешь. Я –типичный плохой парень, парень-изгой в угнанной тачке, одинокий печальныйлюбовник. Герой уймы фильмов, герой массы книг, заставляющий любогозаконопослушного тамагочи уныло дрочить под одеялом. Я являюсь им в снах вместес органайзерами, пентхаузами, телевизорами на жидких кристаллах, я являюсь вснах их девушкам, таким же законопослушным. Любой другой персонаж на моем фоневыглядит пресным, плоским, лишенным страстей и жизненных сил. Вы только иждете, чтобы вас развлекли, хотя бы ненадолго вырвали из унылых будней,пригласили бы на барбекю со смертельным исходом и чтобы не надо было платить завход?.. Что ж, получайте, получайте!.. Я мог бы стать фигурой не менеекультовой, чем любая из безмозглых певичек или актрисок, или топ-моделей, чемлюбой из доморощенных секс-символов, я ничуть не более опасен, чем они. Вовсяком случае, я никому не засираю мозги. И не заталкиваю в глотку туалетнуюводу «Хьюго Босс», и не призываю поджечь универмаг «Паттерсон» зажигалкой«Zippo», и не предлагаю напялить на себя прикид от Келвина Кдяйна, и неутверждаю, что отсутствие этого прикида делает кого-то лохом, мудаком икозлиной, отставшей от жизни. Если бы с моих губ слетело что-то вроде «Ты – этото, что ты носишь», я зашил бы себе рот суровыми нитками. Я стою целой колонкив своей собственной рубрике «3,14здатое кино», кой черт, я посвятил бы себеотдельный номер «Полного дзэна».

И ни одного рекламного разворота. Ни единого.

Уфф!..

Темнокрылая бабочка и ящерица цвета морской волны, я так иникогда и не узнаю, на чью ладонь решилась бы посадить их АннаБрейнсдофер-Пайпер – героя или злодея. И она никогда не станет авторомшестнадцатого романа. С другой стороны, не исключено, что резко подскочатпродажи остальных пятнадцати и придется допечатывать тиражи. И светлый ореолсочинительницы crimi так и останется светлым, ничем не замутненным. Иногда исмерть можно отнести к профессиональным достижениям. Эта счастливая,подозрительно смахивающая на афоризм мысль почти примиряет меня с мученическойгибелью Анны.

А вот полицейский комиссар по имени Свен… Вряд ли он так ужбыстро с этим примирится, мне нужно усилить темпы зачистки, мне нужно энергичнеепошевеливать задницей.

Я путешествую по дому с хлопчатобумажными салфетками в руках(салфетки я изъял из кухонного шкафа), уже обработаны дверные ручки, перилалестницы, комната лягушонка, где я переоделся в свои шмотки и откуда забралсвой рюкзак. Халат с якорями занял свое место в ванной. Я тяну лишь с кабинетомАнны. Вместо того чтобы отправиться туда, я спускаюсь в гараж.

Просторный, на две машины, сейчас там стоит лишь «Пежо»Анны.

«Пежо».

Вот где полно моих отпечатков, хорошо, что я вспомнил обэтом! Методично протерев дверцы и ручки (снаружи и изнутри), протерев сиденья,я задерживаюсь взглядом еще на двух транспортных средствах, стоящих в гараже.Велосипеды. Мужской с рамой и женский без рамы, мне легко представить себе Аннуи полицейского комиссара, выезжающих на пикник в конце мая, Лягушонок никогдаих не сопровождала. Мне легко представить и сам пикник: бесполое, немощноешведское солнце освещает волосы Анны, льется ей на плечи, она щебечет обочередном маньяке, она хочет обсудить с мужем поворот сюжета, который кажетсяей зашибись каким оригинальным. Комиссар хмурится, грызет веточку петрушки,бесконечное перетирание одного и того же затрахало его до невозможности:

он мечтает о Кении,

где можно отстреливать львов, зебр и антилоп, и они не будуттребовать присутствия адвоката, и им не нужно будет зачитывать их права.

Покинув гараж, я не отказываю себе в удовольствии заглянутьв маленький просмотровый зал, о котором мне говорила Анна. Симпатичноеместечко, Жан-Луи, вот кто оценил бы его по достоинству. Комната метров вдвадцать, без окон, стены обиты мягкой, поглощающей звуки тканьюнеопределенного цвета – то ли черного, то ли темно-синего. В дальнем углу стоиткинопроектор, перед ним – широкий диван, на нем могли вместе устроитьсяполицейский комиссар и Анна Брейнсдофер-Пайпер. В него могла втиснуть чернуюзадницу Кирстен. На нем могла разлечься Лягушонок с недоеденным гамбургером вруках. Ничего этого уже не случится. А если и случится, то составить компаниюполицейскому комиссару будет некому.

Коробки с фильмами.

Они стоят друг на друге, по пятнадцать, а то и по двадцатьжестяных коробок в ряду, ими заставлена целая стена, надписи на ребрах сплошьна английском, ни одного русского слова, а шведских слов я не знаю. Триллеры,детективы, ужастики – судя по всему, коллекция собиралась самой Анной, отсюдаже она черпает сюжеты, чтобы потом переделать их до неузнаваемости. Я вовремяраскроил ей череп, иначе рано или поздно какой-нибудь ушлый доходяга-киномансхватил бы ее за руку, припер бы к стене, уличил бы в плагиате. Подметныестатейки, шепоток за спиной, презрение и без того не жалующих низкий жанрволчар-критиков – кому это нужно? Анна Брейнсдофер-Пайпер непременно бырасстроилась, она была бы раздавлена. Теперь же благодаря мне она счастливо избежалаэтого. Теперь она находится под юрисдикцией смерти, а уж смерть сможет защититьее от любых нападок.

Я бы с удовольствием посмотрел какую-нибудь киношку, неособенно забористую. Я соскучился по киношке.

Но времени у меня нет.

Мне еще нужно почистить кабинет Анны.

Я возвращаюсь туда неохотно, сердце саднит и ноет, жалость кАнне разъедает его, как ржавчина, как кислота, все вышло глупо, по-дурацки, но:

не я первый начал.

Анна лежит там же, где я оставил ее; там, где ее настиглакаминная кочерга – в узком пространстве, ограниченном рабочим столом иподоконником. Поленья в камине почти прогорели, я протираю каминные щипцы икаминную лопатку, – все, чего касался, брать же в руки кочергу мненеприятно: к тому месту, которое вошло в череп Анны, прилипло несколько волос,несколько мелких кусочков кости, оно и само липкое от крови. Нет, я неиспытываю ни тошноты, ни головокружения, мне просто неприятно, да ты эстет,милый, сказала бы Лора.

Я ограничиваюсь тем, что тщательно стираю отпечатки срукояти, после чего вешаю кочергу на место. Кажется, все. Осталось забратькнигу, подаренную мне Анной, и приключение можно считать законченным.