Может, и правда – прямо вот сейчас дать с Федькою дёру вПольшу?

«Окстись, – невесело сказал себе Алексей Данилович. – Подихоть портянки намотай! Нажитое жалко бросить, это ж какое богатство! Да ибольно ты им нужен, ляхам: нищий перебежчик. Вот если бы ты пришел, неся ссобой голову Иванову…»

Он перекрестился, гоня опасные, изменные мысли. Нет, надочто-то другое придумать, другое, как-то отвести от себя с Федькою вину…

Огляделся, пытаясь собраться с мыслями, но они метались вголове, как метались в небе клочья седого дыма, который вырывался из печнойтрубы с широко открытой вьюшкою.

Басманов смотрел на дым, смотрел… вдруг резко вскочил, ткнувв бок Федьку, который скорчился на сырой траве в комок и вроде бы ужеприготовился вздремнуть, уверенный, что тятенька, как всегда, что-нибудь дапридумает, разведет над его головой любую беду:

– Подымайся, ирод! Не время спать, головы решишься. Ведитуда, да смотри, тихо веди!

Потащились по белой росистой траве, оставляя за собой темнуюдорожку. Алексей Данилович оглянулся тревожно, но с этим уже ничего нельзя былоподелать, не по воздусям же порхать. Оставалось уповать, что никого ночью злаясила на двор не вынесет, а поутру выпадет новая роса, скроет следы.

Сделав Федьке знак затаиться и стоять ждать, Басмановприблизился к приотворенному окошку, влез внутрь. По счастью, монастырскиестроения были слажены на манер богатых деревенских изб, с косящатыми, а неволоковыми окнами.[78] Да, государь не жалел денег на обустройство обители, гдежила его любимая невестка!

Внутри пахло свечами и еще чем-то звериным. АлексейДанилович сразу узнал запах сына и только головой покачал.

Опасаясь скрипнуть сапогами, он тут же, под окошком, разулсяи выкинул обувку стоящему снаружи сыну. Пошел босой, на цыпочках, вперед,вглядываясь в темноту.

Юлиания лежала поперек лавки, белея оголенным до самогогорла телом. Рубаха была задрана ей на голову.

«Мощи одни, – с брезгливою тоской подумал Алексей Данилович.– Совсем дошла бабенка, одним святым духом питалась, что ли?»

Бедра ее были чисты: верно, Федька и впрямь не успелнарушить вековечного девства, в котором принуждена была пребывать жена царевабрата, воистину целомудренная Христова невеста.

Слава Богу! Слава Богу, что не успел!

Алексей Данилович освободил голову Юлиании, внимательновсмотрелся в лицо. Луна, спасибо ей, как раз в это мгновение вырвалась из-затуч и глянула в окошко.

Черты Юлиании были спокойны, глаза закрыты. Федька незадушил ее, а именно что заломал – то есть шею невзначай переломил. Об этомникто не догадается…

Басманов уложил мертвую ровненько, одернул рубаху. ТеперьЮлиания выглядела в точности как спящая. И не хотел Алексей Данилович, аперекрестился, стоя над ней.

– Ладно уж, как-нибудь… – пробормотал неловко, сам не зная,о чем. Прощения попросил, что ли?

Когда перестал на нее смотреть, стало чуть легче. Теперь онмог подумать о том, что еще предстояло сладить.

Неслышно толкнул дверь, невесомо вышел. Две комнатушки-келейкиразделялись маленькими сенями, в которых стояли ведра с водой. Сбоку виднеласьдверь в задец, и Басманов не поленился – заглянул туда. Опыт потрошениябоярских усадеб научил его, что именно в нужнике частенько прячутся насмертьперепуганные люди. И если Ефросинья что-то услышала или учуяла недоброе…

Но отхожее место было пусто. И когда Басманов осторожноприотворил дверь второй келейки, он сразу увидел спящую старуху. Луна светилаей в лицо, но Ефросинья не замечала этого: сладко похрапывала приоткрытым ртом.Спала она спокойно – может, радость от предстоящей встречи с сыном опьянила,лишила привычной опаски?

«Сейчас же и повстречаешься», – мысленно посулил АлексейДанилович и примерился, как поудобнее сдавить спящей горло, но спохватился, представив,какова будет собой удушенная Ефросинья. Да, тут налицо убийство… Подушкой развечто накрыть? Но этой монастырской подушкой небось только воробышка задавишь.Значит, придется сделать, как Федька с Юлианией.

Он зашел сзади, приноровился, схватил княгиню за плечи… онаи проснуться не успела, как все было кончено.

Уложив и ее поудобнее, Алексей Данилович выглянул в окошко.Федька оказался вблизи. Холодок ночной прогнал сон и похотливое похмелье,молодой Басманов был бодр, трезв, собран и готов делать все, что велит отец.

Алексей Данилович открыл ему дверь, обулся: теперь нечегобыло опасаться разбудить кого-то сапожным скрипом. Печки в той и другой кельеуже протопились, но Басмановы заново разожгли огонь. Молча дождались, покадрова прогорели, и наглухо закрыли вьюшки. Опасные синие огоньки сразу затлелина угольях, грозно потянулись к открытым печным дверцам.

«Самим бы не задохнуться, – опасливо подумал АлексейДанилович. – Пора бы и уходить. Сколько там до света? Успеет ли надметь?»

Как он радовался теперь, что отменил приказ будить ихраным-рано! Этих двух страдалиц сестры хватятся на утренней службе, но небросятся же за ними сразу, небось отстоят весь канон и только потом придутсюда. К тому времени здесь будет не продохнуть.

Окидывая последним, придирчивым взглядом свое рукомесло,запирая дверь на засов изнутри, протискиваясь вслед за сыном проторенным ходом– через окошко – и как можно крепче притворяя его, Алексей Даниловичраздумывал, сколько вопросов и недоумений вызовет это двойное самоубийство.Нет, на Юлиании никакого греха быть не должно, все следует свалить нанеугомонную княгиню Старицкую. Она-де уже знала о погибели сына и егосемейства, понимала, что и ее ждет смерть, и решила, как всегда, поступитьсвоевольно. Ушла из царевых рук, как плотвица из сети! А Юлианию прихватила ссобой в этот дальний, безвозвратный путь, чтобы отомстить Ивану Васильевичу,поскольку слышала, как Басманов передает инокине Александре сердечный государевпривет, и смекнула что-то…