В результате большой проделанной работы Д. Г. Целорунго в научный оборот попадут свежие и интересные данные, а исследователи, давая оценки состоянию офицерского корпуса, будут впервые смело оперировать различными количественными и качественными показателями. Это касается среднего возраста офицеров, социального происхождения, имущественного и семейного положения, национального и конфессионального состава, образовательного уровня, прохождения военной карьеры и служебного роста, боевого опыта, сведений о ранениях: о пребывании в плену, о штрафах и нахождении под судом.

Рассмотрение взаимосвязи военной и социальной сторон Отечественной войны 1812 г. на основе новых нетрадиционных подходов предопределило получение надежных результатов, что и позволило диссертанту сделать ряд оригинальных выводов. Наряду с решением частных проблем, поднятых и освещенных в диссертации, полученные новые данные заставляют в корне пересмотреть многие общие представления, скрепленные мощными авторитетами и долговременной историографической традицией. К примеру, вспомним популярный некогда тезис, лучше всех озвученный известным историком Н. А. Троицким о том, что в целом дворянство только на словах демонстрировало в 1812 г. «пламенный патриотизм» (См.: Троицкий Н. А. 1812: Великий год России. М., 1988. С. 211–214). Причем такая оценка была сделана на основе ссылок на нескольких мемуаристов. Данные, приведенные в диссертации Д. Г. Целорунго, убедительно опровергают это мнение. Среди офицеров 1-й и 2-й Западных армий потомственные дворяне составляли 87,6 процента (выходцы из других сословий также являлись личными дворянами). Это был командный и цементирующий слой всего армейского организма, доказавший на полях сражений свою любовь к родине. В целом диссертационный материал значительно расширяет рамки наших представлений об эпохе Отечественной войны 1812 г. и имеет выходы на другие актуальные проблемы военно-исторической науки.

К несомненным достоинствам необходимо отнести и сделанный в первой главе на основе привлечения воинских уставов, законодательных актов и полковой документации подробнейший анализ эволюции формулярных списков, начиная с времен Петра I. Этот раздел может служить ценным пособием для всех желающих работать с формулярными списками, так как в предшествующей литературе отсутствует специальный источниковедческий разбор такого рода документов. В этой связи можно только посетовать, что в диссертации не прослежен дальнейший эволюционный путь формуляров и трансформации их в 60-х гг. ХIХ в. в послужные списки. Также жаль, что Д. Г. Целорунго не использовал такой интересный источник как кондуитные списки. Если формуляры можно назвать прообразом современных личных дел, то кондуитные списки ― прообразом современных характеристик. Их также относят к массовым источникам, другое дело, что они сохранились в минимальном количестве (всего на несколько полков за 1812 г.), и кроме того, индивидуальные данные кондуитных рубрик не поддаются статистической обработке и не могут быть сведены в таблицы.

Хотелось бы высказать и несколько общих соображений, не ставя под сомнение правильность и ценность сделанных Д. Г. Целорунго выводов. Поскольку были обработаны формуляры офицеров только 1-й и 2-й Западных армий, то не все цифровые показатели автоматически применимы для характеристики офицерского корпуса в целом или по его отдельным группам. Вообще с цифрами следует обращаться крайне осторожно с учетом их специфики. Прежде всего обратим внимание на очень высокое представительство в сделанной выборке гвардейских офицеров: 411 формуляров ― почти каждый пятый офицер, тогда как реально они составляли примерно 1/30 часть офицерского корпуса. Большинство же служивших в гвардии (как наглядно показано в диссертации) имели свои ярко выраженные особенности: высокий процент лучше всех обеспеченных в материальном отношении выходцев из титулованного и потомственного дворянства, а также хороший образовательный уровень. Поэтому некоторые данные по двум армиям могут отличаться в ту или иную сторону по сравнению с другими воинскими соединениями.

В исследовании убедительно была доказана на примере двух армий цифра, что 43,4 процента офицеров не участвовали в боевых действиях до 1812 г. Но этот показатель, по нашему мнению, будет не характерен для Дунайской армии только в 1812 г. закончившей войну против турок, а также для прибывшего из Финляндии корпуса генерала Ф. Ф. Штейнгеля (большинство офицеров, как нам представляется, имели за плечами боевой опыт войны со шведами 1808–1809 гг.). Это наблюдение окажется справедливым и для многих полков 3-й Западной армии и 1-го отдельного корпуса, передислоцированных незадолго до начала войны также из Молдавии и Финляндии.

Можно назвать не совсем удачными принципы отбора воинских частей для обработки формуляров. Так, не были использованы данные об офицерах гренадерских и егерских полков. Но как раз они наиболее эффективно использовались при применении тогда самой передовой тактики колонн и рассыпного строя. Гренадеры рассматривались как основной резерв для нанесения главного удара (в колонном строю), а егеря предназначались для действий в рассыпном строю. Кроме того, можно предполагать, что среди офицеров-егерей был выше процент участиях в сражениях и боях, так как именно егерские полки в 1812 г. вынесли на своих плечах основную тяжесть многочисленных арьергардных и авангардных боев. Гвардия и пехотные полки, как правило, участвовали в крупных боевых эпизодах и столкновениях. Вызывает сожаление, что диссертант не использовал в своем исследовании формуляры уланских полков, имевших свою национальную специфику. Там, в частности, традиционно проходили службу большое количество поляков, а в Татарском уланском полку ― литовские татары, носившие славянские имена и фамилии, но исповедовавшие мусульманскую религию. К сожалению, в диссертационном материале отсутствуют материалы об образованных незадолго до 1812 г. воинских соединениях: 27-й пехотной дивизии (формировалась в Москве на основе гарнизонных частей ― многие называли ее Московской гвардией), прекрасно зарекомендовавшей себя во всех крупных сражениях, а также сформированных графом И. О. Виттом четырех Украинских казачьих (регулярных) полках. В последнем случае можно предположить высокий процент среди офицеров выходцев из Украины. На наш взгляд, было бы предпочтительно сделать первоначальную выборку по полкам (оставив без изменения их количество) из всех родов и видов войск: гренадерских, пехотных, егерских, кирасирских, драгунских, уланских, гусарских.

Необходимо также указать, что в тексте рецензируемой работы встречаются некоторые ошибочные или неудачные положения. Так, на с. 69 утверждается, что формуляры после смерти офицера продолжали заполнять еще год-два. Это были исключительные случаи, как правило же, военнослужащий исключался из списков полка в течение 2–3 месяцев после кончины. В другом месте, на с. 144, следовало бы четко указать, что практика фиктивного зачисления на службу малолетних недорослей была искоренена не при Александре I, а жесткими указами императора Павла I. На с. 171 приведен единичный пример успешной карьеры происходившего из солдатских детей генерал-майора И. Т. Дренякина. Но поскольку указанный генерал не участвовал в кампании 1812 г. и служил в это время на Кавказе, то было бы уместнее привести случай с другим выходцем из солдатских детей ― Ф. А. Луковым, произведенного в 1812 г. за боевые отличия в генеральский чин.