несказанное удовольствие от сознания собственной одержимости. Ловя на себе хитрые взгляды членов экипажа, он лишь усмехался – у всех тут наверняка есть аборигены для утех. И женщин-хемов так же должны привлекать мужские особи с планеты. Без сомнения, в этом крылась одна из причин бешеного успеха предприятия Фраффина.

Мысли о цели своего визита, о своих обязанностях временно отошли на задний план. Келексел убедил себя, что Потентат поймет, если ему наглядно продемонстрировать это соблазнительное существо. В конце концов, что для хемов значит время? Расследование продолжится своим чередом, просто немного… задержится.

Поначалу пановид испугал Рут. Она отчаянно замотала головой, когда Келексел попытался объяснить назначение и принцип действия прибора. Как он работал, понять было несложно; но зачем он нужен, просто не укладывалось в сознании.

В один из вечеров – хотя понятий дня и ночи на корабле не существовало, Рут условно считала «вечером» часы, когда Келексел освобождался от своих загадочных обязанностей и приходил к ней расслабиться, – Рут устроилась в подогнанном под нее кресле, свет в комнате смягчился до желтоватых тонов, и ее вниманием всецело завладел пановид.

В принципе, устройство соответствовало ее представлениям о машинах. Неотъемлемой частью пановида было кресло со встроенными в подлокотники панелями. На них, сгруппированные по цвету, располагались переключатели и кнопки: желтые, красные, серые, черные, зеленые, синие, и наконец, оранжевые с белым наподобие клавиш несуразного пианино. Чуть пониже перед креслом находилась овальная площадка, на которую проецировались исходящие из панели лучи.

Келексел стоял сзади, положив руку на плечо Рут. Он не без гордости демонстрировал чудеса цивилизации хемов своей новой питомице… любимице.

– Задай голосом или набей эпоху и название, – сказал он. – Как это делал я. Команды можешь вводить на своем языке или на языке хемов, устройство само переключится на нужный режим. Это пановид для монтажа, поэтому он выглядит несколько замысловатым, но большинство функций не подключены и тебе не понадобятся. Запомни: сначала нужно открыть доступ к Архивам. – Он нажал наугад одну из оранжевых клавиш справа. – А выбрав сюжет, закрепить его вот так. – Он снова показал. – Теперь можешь запускать. – И он ткнул крайнюю белую клавишу на левой панели.

На овальной сцене появилась толпа аборигенов; проекция уменьшала их раза в четыре. От толпы исходило безумное возбуждение – оно передалось по сенсорной сети Рут, и та отпрянула от силы захлестнувшего ее чувства.

– Ты испытываешь те же эмоции, что и существа на сцене, – объяснил Келексел. – Если хочешь, можешь вон той левой кнопкой убавить интенсивность. – Он подкрутил регулятор, и возбуждение спало.

– А это происходит на самом деле? – спросила Рут.

Собравшиеся люди были облачены в пестрые старинные наряды: синие ткани, красные ленты, грязные лохмотья, изредка блестящие пуговицы и гербы, на некоторых мужчинах красовались треугольные шляпы с красными кокардами. От этого смутно знакомого зрелища Рут стало не по себе. Внутри все пробудилось и начало пульсировать в такт барабанному бою ускользающего прошлого.

– Они настоящие? – Ее голос зазвучал громче и настойчивее.

Толпа побежала, раздался топот множества ног. Из-под длинных пышных юбок замелькали коричневые подошвы.

– Настоящие? – удивился Келексел. – Что за странный вопрос… Ну, в некотором смысле… Это на самом деле происходило с аборигенами вроде тебя. Настоящие… надо же. Мне никогда и голову не приходило.

Толпа устремилась через парк. Келексел подался вперед, чтобы окунуться в поле микросенсорной сетки. На него пахнуло мокрой травой, резким ароматом хвои, перемешанным с вонью вспотевших от усердия тел. Сцену заполонили бегущие ноги – они неуклонно спешили вперед, по темным дорожкам, по траве, сбивая желтые лепестки с растущих по краю цветов. Влажный ветер, мелькающие ноги, раздавленные лепестки – зрелище завораживало.

Камера отъехала назад, и вид переместился на булыжную мостовую, затем на высокую каменную стену, к которой приближался народ. В толпе бегущих засверкала сталь.

– Похоже, они берут штурмом какую-то крепость, – сказал Келексел.

– Бастилия, – прошептала Рут. – Это взятие Бастилии.

Она застыла от потрясения: на ее глазах народ штурмовал Бастилию. Она перенеслась в четырнадцатое июля 1789 года, и прямо сейчас справа в толпу врезался строй солдат. Слышался стук копыт, грохот выстрелов, ржание лошадей и грубая брань. Пановид исправно переводил ругань на английский, потому как Рут ввела команду по-английски.

Рут вцепилась в подлокотники.

Внезапно Келексел протянул руку и нажал серую кнопку слева. Сцена исчезла.

– Я помню эту историю, – сказал он. – Одна из лучших постановок Фраффина. – Он коснулся волос Рут. – Ты поняла теперь, как работает пановид? Фокусировка здесь. – Он показал. – Интенсивность – вот тут. Все довольно просто, а удовольствия хватает на множество часов.

«Удовольствия? – подумала Рут. Она медленно повернулась к Келекселу, в ее глазах застыл ужас. – Взятие Бастилии – постановка Фраффина?!»

Она уже слышала это имя, когда Келексел рассказывал о кинокорабле. Но только сейчас до нее начал доходить смысл этого названия.

Кинокорабль!

– Я вынужден отлучиться по делам, – сказал Келексел. – Не скучай пока за пановидом.

– Я… думала… ты на сегодня освободился, – пробормотала Рут.

Ей совсем не хотелось оказаться один на один с этой жуткой, но притягательной машиной. В воссоздаваемой пановидом реальности Рут боялась обнаружить нечто такое, с чем она не справится, боялась огня, способного выжечь ее изнутри. В постановках Фраффина крылась мощная и опасная сила, которую Рут не могла контролировать и которой была не в силах сопротивляться.

Она взяла Келексела за руку и заставила себя улыбнуться.

– Прошу тебя, останься.

Келексел колебался. Мольба на лице его питомицы очень манила, но в то же время Инвик, настроившая пановид под Рут, дала ему новую пищу для ума. В нем вновь зашевелились сомнения, а с ними и чувство ответственности перед Бюро. Он подозревал, что с виду бесстрастная и немногословная врач корабля могла оказаться слабым звеном в окружении Фраффина, и ему не терпелось это проверить.

– Сожалею, – твердо сказал он, – мне пора. Скоро вернусь.

Поняв, что его не переубедить, Рут безвольно откинулась в кресле. Келексел вышел; она осталась одна с искушающим пановидом.

– Текущая постановка, последняя версия, – сказала она и нажала нужные клавиши.

Овальную сцену заполнила чернота, по краю которой угадывались едва мерцающие желтые звездочки. В центре возникла точка голубого света; она сверкнула белесой вспышкой, и на сцене появился человек. Он брился, стоя перед зеркалом. Рут вскрикнула, узнав адвоката отца Энтони Бонделли. Она задержала дыхание, стараясь отогнать мерзкое ощущение подглядывания.

Бонделли стоял к ней спиной, его смуглое лицо отражалось в зеркале. Блестящие черные волосы были разделены на пробор и зачесаны назад. Высокий лоб, раздувающиеся ноздри, карандашная линия усиков над маленьким ртом. Широкий подбородок, всегда