состояния вопросов не вызывает – он по-прежнему влюблен в Рут Мерфи… Хадсон. Ужасный кавардак! Ну ничего, утрясется. Правовая практика учит тому, что в суде все встает на свои места.

Терлоу глубоко вздохнул, напомнив себе, что Бонделли никогда не занимался уголовными делами.

– Нас должно заботить не правосудие, а реальность, – сказал он полным сарказма тоном. – Юридическое определение невменяемости – чушь собачья. Общественность требует казни, а наш окружной прокурор мистер Парет намерен переизбираться.

Бонделли негодующе тряхнул головой.

– Закон выше этого! К тому же далеко не все настроены против Джо. С какой стати?

Терпеливо, как непонятливому ребенку, психолог пояснил:

– Потому что он внушает им страх.

Адвокат устремил взгляд в окно – знакомые крыши, зеленые кроны вдалеке. Сгустившееся туманное облачко над соседним зданием клубилось и меняло очертания, создавая причудливый узор на фоне неба.

Обратив вновь внимание на Терлоу, он произнес:

– Вопрос в том, в состоянии ли умалишенный отдавать себе отчет в собственных действиях и их последствиях? Ты должен будешь официально подтвердить, что такое невозможно.

Терлоу снял очки, посмотрел на них и снова водрузил на нос. В очках тени в комнате вырисовывались четче.

– Сумасшедший не думает о последствиях, – сказал он, гадая, стоит ли участвовать в безумном плане Бонделли по защите Мерфи.

– Я построю защиту, ссылаясь на принципы, сформулированные лордом Коттенхэмом, – заявил Бонделли, достал из шкафа за спиной толстенный том и положил его перед собой.

«Он это серьезно?» – подумал Терлоу.

– Вот что пишет лорд Коттенхэм, – адвокат раскрыл книгу на заложенной странице. – «Не гоже настаивать на наказании тех, кто действует под влиянием бредовых наваждений. Неправильно привлекать к ответственности за свои поступки человека, неспособного отличить добро от зла, дурное от хорошего. Такой человек не обладает тем, на чем основывается ответственность – ни с нравственной, ни с правовой точки зрения. Я считаю неправдоподобным, чтобы человек, действующий в силу бредовых наваждений, понимал, что безумен. А если он это понимает, то он не безумен».

Бонделли захлопнул книгу и победоносно воззрился на Терлоу, как бы говоря: «Вот! Проблема решена!»

Доктор прокашлялся. Бонделли явно пребывал в мире заоблачных иллюзий.

– Все это замечательно. А ты не допускаешь, что даже если окружной прокурор подозревает – или убежден – в невменяемости Джо Мерфи, он все равно предпочтет его казнить, а не отправлять в психиатрическую лечебницу?

– Господи помилуй! Да почему же?

– У психушек есть двери, которые можно открыть, – объяснил Терлоу. – Обязанность Парета – оберегать жителей своего округа, даже от самих себя.

– Но ведь Мерфи явно сумасшедший!

– Ты меня не слышишь, – настаивал Терлоу. – Разумеется, он сумасшедший. Поэтому-то его и боятся.

– Разве психология не…

– Психология! – выкрикнул Терлоу.

Бонделли замолчал и в ужасе уставился на доктора.

– Психология – не более, чем современный предрассудок, – взяв себя в руки, объяснил Терлоу. – Таким, как Джо, она ни черта не поможет. И чем раньше ты это усвоишь, тем лучше.

– Если ты сказал то же самое Рут Мерфи, неудивительно, что она сбежала.

– Я обещал помочь ей, чем только смогу.

– Своеобразно же ты помогаешь.

– Послушай, – заговорил Терлоу, – мы имеем дело с разъяренной, напуганной толпой, которая за счет Мерфи пытается успокоить свою совесть. Они требуют его смерти, желая тем самым скинуть с себя моральный груз. Коллективный психоанализ целого города невозможен.

Бонделли нетерпеливо застучал пальцем по столу.

– Так ты поможешь доказать невменяемость Джо или нет?

– Я сделаю все, что в моих силах, но ты же знаешь, что сам Джо с такой защитой никогда не согласится.

– Еще бы! – Адвокат наклонился вперед, положив руки на стол. – У дурака крышу сносит, как только я заикаюсь об оправдании по причине безумия. Без конца ссылается на неписаный закон[28]!

– Да, я в курсе его идиотских обвинений в адрес Адель, – вздохнул Терлоу. – Джо не даст нам доказать, что он помешан.

– Нормальный притворился бы помешанным, лишь бы спасти свою жизнь.

– Ты должен четко усвоить одно: Джо ни за что не признает себя сумасшедшим. Такое признание – даже как вынужденное притворство – превратило бы убийство в бессмысленный, неоправданный акт насилия. Чудовищность такого признания гораздо хуже безумия. Само по себе безумие не так страшно.

– Ты сумеешь втолковать это присяжным? – спросил Бонделли упавшим голосом.

– Что Мерфи предпочитает прикидываться вменяемым?

– Да.

Терлоу пожал плечами.

– Кто знает, чему поверят присяжные? От Джо, может, и осталась одна оболочка, но она чертовски крепкая. Нам ее не пробить. Всем своим существом он сосредоточен на том, чтобы казаться нормальным, сохранять иллюзию нормальности – для себя и для других. Для него лучше смерть, чем признать бессмысленность своего поступка… прямо по Оскару Уайлду.

– «Любимых убивают все»[29], – прошептал Бонделли. Он снова посмотрел в окно. Туманное облачко висело на прежнем месте. Не иначе как где-то внизу рабочие смолили крышу.

Терлоу опустил глаза на барабанящий по столу палец адвоката.

– Знаешь, Тони, в чем твоя беда? Ты из тех несносных детей Честертона, что невинны и любят справедливость. Тогда как большинство среди нас порочны и предпочитают милосердие.[30]

Сделав вид, что не расслышал, Бонделли сказал:

– Нам нужно простое и изящное доказательство, чтобы огорошить присяжных сознанием… – Он умолк, уставившись на Терлоу. – И твое заключение о психическом состоянии Джо идеально для этого подходит.

– Оно слишком заумное, – возразил Терлоу. – У присяжных терпения не хватит в него вникать. А все непонятное они пропустят мимо ушей. Начнут отвлекаться, думать о выкройках, жуках на розах в саду, что будет на обед и где провести отпуск.

– Ты ведь предупреждал, что это произойдет? Я правильно понял?

– Да, я предупредил, что у него случится нервный срыв, – едва выдохнул Терлоу. – Тони, ты вообще слышал, что я говорил? Тут убийство на почве ревности – кинжал, насилие…

– Джо сумасшедший?

– Конечно, сумасшедший.

– В юридическом смысле?

– Во всех смыслах.

– Тогда, раз есть правовой прецедент…

– Психологический прецедент важнее.

– Что?

– Тони, если я чему-нибудь и научился за время работы судебным психологом, так это тому, что присяжные тратят куда больше усилий на отгадывание мнения судьи, чем на выслушивание речей адвоката. Их вера в мудрость судьи непоколебима до отвращения. Кем бы ни был наш судья, он будет из этого города. А горожане хотят навсегда избавиться от Джо, то есть требуют казни. Мы можем до посинения доказывать его невменяемость, и все равно ни один из этих милейших людей сознательно не согласится с нашими доводами. Хуже того: доказав, что Джо не в своем уме, мы его фактически приговорим.

– Ты хочешь сказать, что не сможешь встать и подтвердить, что