Если бы Уайрман предложил мне пари и поставил на то, что язаскучаю и возьму в руки кисть, он бы проиграл. Когда я не готовился кзнаменательному событию моей жизни, то гулял, читал или спал. Я сказал ему обэтом в один из тех редких апрельских дней, когда после полудня мы сидели вместепод полосатым зонтом у края мостков «Эль Паласио» и пили зелёный чай. Довыставки оставалось меньше недели.

— Я рад, — прокомментировал он. — Тебе требовался отдых.

— А что можно сказать о тебе, Уайрман? Как ты?

— Не очень, но я буду жить… Глория Гейнор,[147] тысячадевятьсот семьдесят восьмой год. Грустно, в этом всё дело. — Он вздохнул. — Яеё потеряю. Я обманываю себя, говорю, что ей станет лучше, но… я её потеряю.Это не Джулия и Эсмеральда, слава Богу, но всё равно тяжело.

— Сожалею, что всё так вышло. — Я накрыл его руку своей. — Ис ней, и с тобой.

— Спасибо. — Он посмотрел на волны. — Иногда я думаю, чтоона никогда не умрёт.

— Никогда?

— Вот именно. Я думаю, что за ней придут Морж и Плотник.Просто уведут её с собой, как увели доверчивых Устриц. Уведут по берегу. Тыпомнишь, что говорит Морж?

Я покачал головой.

— «Мой друг, их заставлять спешить отнюдь мы не должны.Проделав столь тяжёлый путь, они утомлены». — Он провёл рукой по лицу. —Посмотри на меня, мучачо. Я плачу, как Морж. Ну разве не глупость?

— Нет, — ответил я.

— Мне ненавистна сама мысль, что на этот раз она ушланавсегда, что лучшая её часть уже ушла по берегу с Моржом и Плотником, иостался только жирный, старый кусок плоти, который ещё не забыл, как дышать.

Я промолчал. Он вновь вытер глаза и шумно, со всхлипами,вдохнул.

— Я попытался что-нибудь найти по Джону Истлейку, выяснить,как утонули две его дочери, что произошло потом… помнишь, ты просил меня обэтом?

Я просил, но так давно, что на тот момент просьба мояпотеряла всякую актуальность. И вот что теперь я думаю: что-то хотело от меняименно такого отношения.

— Я порылся в Интернете и нашёл достаточно много. Статьи изстарых газет, несколько воспоминаний очевидцев, которые они сочли необходимымвывесить в Сети. Один текст озаглавлен — и не думай, что я фантазирую, мучачо,— «Лодочные прогулки и пчелиный воск; девичество в Нокомисе». Автор — СтефаниУайдер Грейвел-Миллер.

— Похоже, она совершила долгое путешествие по волне памяти.

— Это точно. Она пишет о счастливых неграх, собирающихапельсины и мелодичными голосами поющих простые песни, восхваляющие Господа.

— Насколько я понимаю, случилось это до появленияДжей-Зета.[148]

— И тут ты прав. Но это ещё не всё. Я поговорил с КрисомШэннингтоном, он живёт на Кейси-Ки, ты наверняка его видел. Колоритный такойстаричок, ходит везде с сучковатой тростью из древовидного вереска и в большойсоломенной шляпе. Его отец, Эллис Шэннингтон, работал садовником у ДжонаИстлейка. По словам Криса, именно Эллис отвёз Марию и Ханну, старших сестёрЭлизабет, в школу Брейдена дней через десять после того, как утонули близняшки.Он сказал: «У этих деток сердце кровью обливалось из-за-а своих ма-а-ленькихсестричек».

Южный выговор старика Уайрман скопировал очень неплохо, и япочему-то вновь подумал о Морже и Плотнике, шагающих по берегу с маленькимиУстрицами. Сам я чётко помнил лишь ту часть стихотворения, где Плотник говоритим, что они отлично прогулялись, но, разумеется, Устрицы ответить не могли,потому что их съели, всех до одной.

— Хочешь послушать, что я раскопал? — спросил Уайрман.

— А у тебя есть время?

— Конечно. Энн-Мэри на посту до семи часов, хотя, изпрактических соображений, мы с ней ухаживаем за Элизабет на пару. Почему бы намне пойти в дом? У меня всё собрано в папку. Не так чтобы много, но по крайнеймере есть одна фотография, на которую стоит взглянуть. Крис Шэннингтон держалеё в коробке с бумагами отца. Я прогулялся с ним в публичную библиотекуКейси-Ки и скопировал её. — Он помолчал. — Это фотография «Гнезда цапли».

— Ты хочешь сказать, каким этот дом был тогда?

Мы уже шагали по мосткам, но тут Уайрман остановился.

— Нет, амиго, ты не понял. Я говорю о первом «Гнезде цапли».«Эль Паласио» — второе «Гнездо». Построенное через двадцать пять лет послетого, как утонули маленькие девочки. Ктому времени состояние Джона Истлейка сдесяти или двадцати миллионов увеличилось до ста пятидесяти. А то и больше.Война — доходный бизнес. Инвестируй своего сына.

— Лозунг Движения против войны во Вьетнаме. Тысяча девятьсотшестьдесят девятый год. Часто использовался в паре с другим лозунгом: «Мужчинанужен женщине, как рыбе — велосипед».

— Молодец, амиго! — Уайрман махнул рукой в сторону буйнойрастительности, которая покрывала остров к югу от нас. — Первое «Гнездо цапли»находилось там. Мир еше был молод, и ласты шлёпали по воде: пуп-уп-дуп.

Я подумал о Мэри Айр, не выпившей, а уже крепко набравшейся,о её словах: «Только один дом. Построенный на небольшом возвышении ближе кюжной оконечности, он не очень-то отличался от тех домов, которые можно увидетьна экскурсии по старинным особнякам Чарлстона или Мобайла».

— И что с ним сталось? — спросил я.

— Насколько мне известно, ничего, — ответил Уайрман. — Егооставили во власти времени, которое несёт с собой упадок. Когда Джон Истлейкпотерял надежду найти тела близняшек, он распрощался с Дьюма-Ки. Расплатился сосвоими работниками, собрал вещи, усадил трёх оставшихся дочерей в «роллс-ройс»— у него действительно был «роллс-ройс» — и уехал. «Роман, не написанныйСкоттом Фицджеральдом», — вот что сказал Крис Шэннингтон. Он также сказал, чтоИстлейку не было покоя, пока Элизабет вновь не привезла его сюда.

— Ты думаешь, Шэннингтон действительно что-то знает, или этоистория, которую он рассказывал столько раз, что сам в неё поверил?

— Quien sabe? — Уайрман вновь остановился, указал на южнуючасть Дьюма-Ки. — Никаких джунглей там не было. Из первого дома ты мог видетьматерик, с материка — дом. Насколько я знаю, амиго, дом по-прежнему там. Илито, что от него осталось. Стоит и гниёт. — Он протянул руку к двери на кухню ипосмотрел на меня без тени улыбки. — Вот что надо бы нарисовать, не так ли?Корабль-призрак на суше.