в его душе, и несмотря на весь гнев и всю неприязнь, которые раскаляли воздух вокруг него, он все же сохранил всю свою способность очаровывать. Судья Зенофф пожелал познакомиться отдельно с женихом и невестой перед церемонией бракосочетания. «Полковник Паркер отвел Элвиса в сторону, чтобы познакомиться со мной, и я поговорил с ним несколько минут. Моя встреча с Элвисом до церемонии была, вероятно, самым ярким из всех моих впечатлений о том событии. Я был просто поражен скромностью парня. Он был сдержанным, красивым, как картинка, очень почтительным и очень напряженным… и так нервничал, что его не слушался голос. Затем меня подвели познакомиться с Присциллой. Она была абсолютно парализована. Она не могла открыть рта — только стояла и смотрела на меня широко раскрытыми глазами и немного покивала головой, когда я объяснил ей процедуру».

Присцилла не стала бы спорить с его описанием. «Мы оба так нервничали, не думаю, что мы отдавали отчет, кто присутствовал, а кто нет. Мы не спали всю ночь, и нас провели в комнату, в которой уже были судья и все остальные. Нам следовало пригласить Реда. Элвис согласился [потом], что это было неправильно. И он понимал, как чувствовал себя Ред. Но он никогда не думал, что этого нельзя простить. Это было упущение, недосмотр. Здесь не обошлось без злого умысла со стороны Полковника. И я думаю также, что, с точки зрения Реда, в тот раз Элвис должен был настоять на своем. Что касается бизнеса, было немало случаев, когда он не настаивал на своем. Но это было личное, и ему следовало сказать: «Твое место здесь. Я выбираю, кого я хочу видеть на своей свадьбе». Думаю, что, в сущности, отсюда обида Реда. Элвис не настоял на своем».

Когда короткая церемония завершилась, они проскользнули через бассейн в «Зал Аладдина», где Полковником была запланирована пресс — конференция. В ответ на вопросы журналистов отец Присциллы полковник Болье сказал, что он «с самого начала знал», что однажды Элвис и его дочь поженятся. «Наша маленькая девочка будет хорошей женой». Когда Элвиса спросили, что побудило его наконец — то вступить в брак, он сказал: «Мне кажется, пришла пора». Затем беспомощно повернулся к своему отцу и сказал: «Эй, папа, помоги». «Не могу дотянуться до тебя, сынок, — пошутил Вернон с горделивой улыбкой.

— Ты проскочил у меня между пальцев». «Не забывайте, — ввернул от себя Полковник, — нельзя перестать быть холостяком, не женившись».

На приеме присутствовало около четырехсот человек, по сообщению «Коммершиал Эппил»; «банкет, по некоторым оценкам, обошелся в 10 тысяч долларов и включал такие блюда: яичница с ветчиной, жареный цыпленок по — мексикански, запеченный молочный поросенок, моллюски «Казино», свежий припущенный в карамели лосось, яйца «Минетта», устрицы «Рокфеллер» и шампанское… Струнное трио исполняло романтические баллады, включая «Love Me Tender»… Был также бродячий гармонист».

Ред сдержал свое обещание и остался в номере отеля со своей женой, смотря новости о свадьбе по телевизору, когда происходил прием. Он планировал вернуться первым самолетом в Лос — Анджелес, и он больше не собирался принимать чертовы подаяния, однако когда пришло время покупать билеты на самолет, оказалось, что он вынужден был занять денег у Хэрри Левитча, мемфисского ювелира, чья филантропическая деятельность когда — то помогла Реду окончить школу. Затем уже в самолете по дороге в Лос — Анджелес он оказался среди половины гостей со свадебного приема, включая Вернона и Ди. Он не сказал никому и двух слов, отказавшись даже посмотреть в сторону Вернона. Он принял окончательное и бесповоротное решение; он никогда больше не вернется и не будет работать на Элвиса, этого ублюдка.

По иронии судьбы, почти в тот же самый момент главный враг Реда Ларри Геллер узнавал о свадьбе из заголовка газеты. Ларри испытывал охлаждение в отношениях с Элвисом с тех самых пор, как Полковник два месяца тому назад издал свое постановление. Это был, как писал в своих мемуарах «Если я умею мечтать» Ларри, «объявленный сезон охоты на Свами», и он принял решение уйти, когда в конце апреля позвонил в дом Элвиса, «чтобы сказать ему о том, что я не вернусь. Трубку взял Джерри, который сказал: «Ларри, тебе лучше сейчас же приехать сюда. Мы все едем в Лас — Вегас». Я ничего не ответил. Итак, они все ехали в Лас — Вегас. Что еще было нового? «Мы все едем в Лас — Вегас», — повторял он, словно я о чем — то должен был догадаться. «Нет, Джерри, — ответил я. — Я не могу приехать»… На следующий день, когда я пошел на рынок, чтобы купить кое — каких продуктов и газету, я увидел заголовок на первой странице газеты «ЭЛВИС ПРЕСЛИ ЖЕНИЛСЯ», а под ним крупную фотографию Элвиса и Присциллы в свадебных нарядах и со счастливыми улыбками на лицах».

Большинство гостей вернулись самолетом в Лос — Анджелес после приема, в то время как Элвис и Присцилла вернулись в Палм — Спрингс. Три дня спустя, 4 марта, они прилетели в Мемфис, уехав на следующий день спозаранку на ранчо. Они планировали устроить прием в конце месяца для всех своих местных друзей, а пока у них было по крайней мере три свободные и праздные недели. Большинство парней поехали вместе с ними, но даже в таком случае для Присциллы это была редкая возможность побыть «наедине» со своим мужем. «Мне нравилось играть в дом. Я самолично стирала всю его одежду вместе с полотенцами и простынями и гордилась тем, что гладила его рубашки и сворачивала его носки так, как научила меня делать моя мама. Здесь у меня была возможность самой заботиться о нем. Тут не было служанок, которые бы все сделали за меня. Не было тут и больших комнат, которые вмещали бы всю компанию… Хотя остальная часть группы жила с нами, они уважали наше положение новобрачных и по большей части оставляли нас наедине».

Некоторые из группы смотрели на вещи более цинично. Ламар, который услышал о свадьбе только после того, как она состоялась, приехал из Нэшвилла и присоединился к новобрачным в трейлере, который они реквизировали у Алана, переехавшего в дом на ранчо. «Думаю, я мог бы сказать, что провел их медовый месяц вместе с ними… Я был с ним с самого начала, так что ничего по сути не изменилось». Алан, со своей стороны, распаляемый наркотиками, едва ли не в открытую выказывал свое недовольство Присцилле. Он обвинял ее в своем изгнании на ранчо и считал, что