видел, чтобы он пил, — ни разу. Поэтому я спросил: «А вы что, пьете. Полковник?» На что он ответил: «Мне нельзя пить». Он объяснил: «Я полностью меняюсь, когда пью, меняется моя личность, я становлюсь очень гнусным. Поэтому я не пью».

Такого Полковника ни Джо, ни его работодатель никогда не видели, когда наблюдали за тем, как он слоняется бесцельно около бассейна, куда выдворила его из чехольной чистоты дома миссис Паркер, показывая какую — то новую особенность мангала, который был его радостью и гордостью. Тут был небольшой садик с камнями, водопадом и миниатюрной голландской ветряной мельницей; у него была плита и набитый продуктами холодильник, на вершине белой шпалеры еще одна ветряная мельница, и все было выкрашено в голубые и белые тона. Ему никогда не бывало слишком жарко; он любил сидеть в своем шезлонге под открытым небом, словно лобстер, поджариваясь на солнце раскаленной, сухой пустыни и рассказывая им о своих днях в качестве инспектора по отлову бродячих собак в Тампе или о своей карнавальной жизни, в который раз объясняя трюк с исчезающим хот — догом или трюк с монетой (любимый рассказ Элвиса о том, как надувать покупателя на двадцать пять центов на каждом билете, делая вид, что сдаешь сдачу четвертаком, припаянным к внутренней стороне кольца на своем мизинце).

Однако, какие бы нежные чувства Элвис порой ни испытывал к нему и с каким бы уважением ни относился к его причудам, он не питал иллюзий по поводу того, почему Полковник желал его видеть в Палм — Спрингс, и ни у кого не было сомнения в том, что это вызывало у него возмущение. У всех было ощущение, что они находятся под колпаком, но Элвис переживал это особенно остро, поскольку был главным объектом наблюдения. В этот период из Палм — Спрингс и обратно Полковника возил Джерри. Если его самого не было в городе в выходные дни, Джерри выезжал из Лос — Анджелеса ранним утром в понедельник, приезжая двумя часами позже, чтобы забрать Полковника для его четырех или пятидневной рабочей недели. «Много раз я завтракал с Полковником, когда приезжал туда, или болтал с миссис Паркер, которая всегда говорила: «Как бы мне хотелось, чтобы Полковник никуда не уезжал». Затем я нагружал машину, и мы возвращались в Лос — Анджелес с поднятыми стеклами, так как Полковник дымил свои сигары. Вот тут — то он и начинал меня прощупывать относительно происходящего. Поначалу это меня ужасно пугало. Я хочу сказать, что он всегда говорил, что он не имеет никакого отношения к личной жизни Элвиса. Он имел отношение к личной жизни Элвиса, и очень большое, начиная с самого нашего переезда в Палм — Спрингс, где он мог приходить и проверять нас, и заканчивая всем остальным». Джерри не делал вида, что понимал все это, но он знал, что если бы Полковник пошел в открытую и сказал все, что думает, Элвис, вероятно, взорвался бы. А если бы Элвис высказал свое собственное возмущение. Полковник мог бы наговорить таких слов, которые нельзя было бы взять назад. Поэтому они продолжали осторожно кружить друг вокруг друга, точно давно женатая пара, связанная отношениями, из которых ни один из них не видит никакого выхода.

Бизнес не подавал обнадеживающих признаков. «Easy Come, Easy Go», картина, снятая прошлой осенью на студии «Парамаунт», подтвердила все самые худшие опасения Хэла Уоллиса, даже не сумев компенсировать ее затратную стоимость (она принесла менее 2 миллионов долларов общего дохода, когда вышла в марте), а ЕР с саундтреком разошлась всего 36 тысячами экземпляров. Картина «Double Trouble», выпущенная в прокат в апреле, имела чуть больший успех, а альбом с саундтреком к ней разошелся примерно 185 тысячами экземпляров, попав в топ 40 в чартах (для сравнения: «Roustabout» в 1964–1965 году разошелся почти полумиллионным тиражом и достиг первой строки в чартах). Некоторое утешение приносили регулярные продажи госпел — альбома «How Great Thou Art» (на его пути к почти трем четвертям миллиона копий, проданных в течение следующих нескольких лет) и умеренный успех (400 тысяч проданных экземпляров) первого сингла года, песни «Indescribably Blue», которую Ламар первоначально приносил на первую сессию с Фелтоном Джарвисом. Кроме того, запас кинематографических проектов был почти полностью исчерпан: в контракте с MGM оставалось всего лишь три картины, а к будущим проектам какой — либо реальный интерес проявляла только «Нэшнл дженерал». Другие, вероятно, отыскали бы утешение или бы нашли обманчивую надежду в эпизодическом успехе, в смутной перспективе на горизонте, однако Полковник был не из тех, кто гипнотизировал себя бесплодными мечтами. Было ясно, что нужны перемены — как со стороны мистера Пресли, так и с его собственной стороны. Цифры, как хорошо знал Полковник, не лгут.

Первый результат был ожидаем, хотя это вполне могло стать и совпадением: к концу лета Элвис практически распрощался с ранчо. Расходы, конечно, уже давно вышли из — под контроля, однако главным фактором в принятии этого решения, похоже, было то, что через шесть месяцев после его приобретения Элвис попросту устал от ковбойской жизни. Большая часть пикапов уже была продана к этому времени; трейлеры, которые должны были составить основу его коммуны, распродавались один за другим; племенной скот, который, как мечтал Вернон, сделает из него джентльмена — фермера, был выставлен на аукцион; даже Алан получил уведомление, что его дни в качестве старшего по ранчо сочтены. Среди парней и всех разнообразных родственников Пресли и Смита, чей заработок зависел от Элвиса, ходили слухи, что Полковник предупредил его о том, что его ждет банкротство; брат Глэдис Трэвис, работавший сторожем у ворот, как и Вестер Пресли, говорил, что он слышал, будто Элвис тратил 500 тысяч долларов ежемесячно только на то, чтобы поддерживать заведенный порядок вещей. И хотя никто не верил, что у Элвиса когда — нибудь могут закончиться деньги, меньше всех сам Элвис, на этот раз он, похоже, действовал по подсказке расчетливого и бережливого человека.

Более долговременные последствия имело все то, что было связано с его работой в студии звукозаписи. В июне было принято решение не возвращаться в Нэшвилл, а вместо этого записываться в Лос — Анджелесе. Вполне возможно, что это решение было принято главным образом из соображений географического удобства, однако представляется более вероятным, что отказ от нэшвилльских музыкантов, с которыми Элвис чувствовал себя столь комфортно, равно как и от привычного окружения студии RCA, было частью все той же попытки «модернизировать» саунд, которая началась со знакомства