же путем, каким в свое время бежал от магов, из зала испытаний, крытого листьями. Увы, сводчатый потолок оказался не менее прочен, чем стены, и я, падая вниз, изрядно раскровенил пальцы о камень, отчасти вынутый из стены.

И вдруг, когда мне уже показалось, будто вынуть его невозможно, камень, выскользнув из гнезда, с дробным стуком откатился в сторону. На целых пять долгих, глубоких вдохов я замер, скованный по рукам и ногам страхом, как бы Апу-Пунчау не проснулся от шума.

Насколько я мог судить, Апу-Пунчау даже не шелохнулся, однако спустя еще миг под каменными сводами раздался шорох: огромный валун наверху слегка подался влево. Засохший ил начал трескаться (в тишине его треск казался громче треска лопающегося льда на реке) и лавиной осыпался под ноги.

Я отступил назад. Валун заскрежетал, словно мельничный жернов, на пол вновь водопадом посыпался засохший ил. Тогда я отодвинулся вбок, и громадный камень с грохотом рухнул вниз, а в стене появилась брешь – неровный черный круг, усеянный звездами.

Взглянув на одну из них, я тут же узнал в ней себя – звезду величиной с булавочную головку, едва различимую в матовой, молочно-белой дымке десятка тысяч других.

Несомненно, мне следовало подождать: может статься, вскоре за первым валуном последовала бы еще дюжина. Однако ждать я не стал. Первый прыжок вознес меня на вершину упавшего камня, вторым я одолел брешь, а третьим спрыгнул на улицу. Разумеется, грохот перебудил горожан. Из окрестных домов донеслись гневные крики, в дверных проемах замерцали алые отсветы пламени очагов: хозяйки принялись раздувать тлеющие угли, а их мужья – искать ощупью копья и шипастые боевые палицы.

Но меня все это нимало не беспокоило. Вокруг во все стороны от меня тянулись Коридоры Времени – колышущиеся луга под кровлей наклонного небосвода Времен, звонкие ручьи, струящиеся из наивысшего мироздания в низшие…

Рядом с одним, трепеща разноцветными крылышками, порхала крохотная Цадкиэль. Вдоль другого мчался во всю прыть зеленый человек. Выбрав среди них тот, что казался столь же одиноким, как и я сам, я шагнул в него. За моею спиной, в том направлении, что нечасто показываются на глаза, Апу-Пунчау, Лик Дня, выступив из своего дома, присел на корточки и принялся уписывать вареный маис с жареным мясом – угощение, оставленное для него горожанами. Тоже изрядно проголодавшийся, я помахал ему на прощание и больше его не видел.

Возвращаясь в мир под названием Ушас, я метил как можно ближе к тому самому месту и времени, откуда ушел – и очутился на песчаном берегу, с которого нырнул в море искать Ютурну.

Кубитах в пятидесяти впереди шагал по мокрому прибрежному песку человек с деревянным лотком, полным копченой рыбы. Я двинулся за ним следом, а он, пройдя еще шагов двадцать, остановился перед беседкой, мокрой от соленых брызг, однако украшенной гирляндами из полевых цветов. Здесь он опустил лоток на песок и, отступив на два шага назад, преклонил колени.

Нагнав его, я спросил на языке Содружества, кому он принес столько рыбы.

Встречи с незнакомцем он явно не ждал и, оглянувшись, заметно удивился.

– Спящему, – отвечал он. – Тому, кто спит здесь и вечно голоден.

– Кто же таков этот Спящий? – спросил я.

– Нелюдимый бог. Здесь его, вечно спящего, постоянно голодного, сердцем чувствуешь. Вот я и приношу ему рыбы. Пусть ест, пусть видит, что мы его друзья – не то, чего доброго, сожрет нас, когда проснется.

– Ты и сейчас его чувствуешь? – спросил я.

Незнакомец отрицательно покачал головой.

– Порой чувство куда сильнее – настолько, что мы видим его, лежащего здесь, в лунном свете, хотя, если ближе подходим, он всякий раз исчезает. Но сегодня я его что-то не чувствовал вовсе.

– «Не чувствовал»?

– Верно… а вот теперь опять чувствую, – отвечал он. – Как только ты подошел ближе…

Я сел на песок, выбрал ломоть рыбы побольше, а его жестом пригласил присоединиться. Рыба оказалась так горяча, что обжигала пальцы: очевидно, готовили ее где-то поблизости. Незнакомец подсел ко мне, но взять себе рыбы не отваживался, пока я не подбодрил его еще одним жестом.

– Угощение всякий раз приносишь ты?

Незнакомец кивнул.

– О каждом из божеств кто-нибудь да заботится: о боге – мужчина, о богине – женщина.

– То есть жрец либо жрица.

Незнакомец снова кивнул.

– Нет Бога, кроме Предвечного, а все остальные – его творения.

Как ни велик был соблазн добавить «даже Цадкиэль», я ему не поддался.

– Да, – согласился незнакомец и отвернулся в сторону (наверное, чтобы не видеть моего лица, если невзначай нанесет мне обиду). – С богами, конечно, так все и обстоит. Но для созданий скромных, вроде человека, наверняка существуют и боги чином пониже. Для бедных, убогих людей даже эти меньшие боги – сила очень, очень немалая, вот мы и стараемся им угодить.

Я улыбнулся в знак того, что ничуть не сержусь.

– А чем же подобные «меньшие боги» помогают людям?

– Богов общим счетом четыре…

Судя по размеренному, напевному тону, эти слова он повторял бессчетное множество раз – несомненно, наставляя детишек.

– Первый и набольший среди них – Спящий. Божество мужеска пола, он вечно голоден. Некогда он пожрал целиком сушу и снова может пожрать ее, если его не насытить. Сам Спящий при том утонул, но умереть он не может, а посему спит здесь, на морском берегу. Спящему принадлежит вся рыба в море: отправляясь на лов, не забудь испросить его позволения. Серебристых тарпонов я ловлю для него. Штормы есть его гнев, штили же есть его милость…

Выходит, эти люди превратили меня в Оанна?!

– Второе из божеств мужеска пола именуется Одилоном. Ему принадлежат все земли морского дна, а более прочих любит он тех, кто прилежен в учении и примерно себя ведет. Одилон выучил мужчин речи, а женщин грамоте, а еще он вершит суд над богами и над людьми, но никого не карает, пока не согрешишь трижды. Некогда он подносил чашу самому Предвечному, а угощать его надлежит красным вином. Вином Одилона и потчует его человек.

Кем Одилон был прежде, я вспомнил быстрее, чем перевел дух. Тут мне и сделалось ясно: Обитель Абсолюта и наш двор превратились в раму для смутного образа Вседержителя-Автарха… Впрочем, сейчас, по зрелом размышлении, это выглядит неизбежным.

– Есть у нас также два божества полу женского. Пега – богиня дня. Ей принадлежит все под солнцем. Более всего Пега любит чистоту и порядок. Не кто иной, как она выучила женщин высекать огонь, печь хлеб и ткать, а еще она оплакивает их родовые