И ей нужно было вытянуть из него яд кошмаров, на который у несчастного возникла аллергия. И это нужно было сделать как можно быстрее, чтобы несчастный спасаемый не загнулся.

Спасательную операцию они тогда выполняли вдвоём с Алёшей, потому что Илья валялся в больничке с жутким проклятьем, который даже Леопольд не смог сразу вывести.

Валяясь в бреду, с температурой сорок, Илья посылал им страшные мысли о Геенне огненной и прочих прелестях адских мук.

И в тот раз Алла впервые увидела, как Алёша работает. Он не терпел слёз, соплей, жалости или других сильных эмоций во время заданий. Приказы отдавал быстро и отрывисто, короткими фразами, чтобы и до идиотов дошло.

Он был груб до отвращения, что вызывало в ней возмущение, как у девушки очень красивой и мужчинами избалованной.

И ещё он обожал называть её бесполезной. А тогда, будучи призраком, она на самом деле мало что могла. Но в тот, первый раз, пригодилась.

Яд кошмаров как раз проще всего было вытянуть кому-то в духовной форме или природному духу. Яд воздействовал на душу, а когда перед ним замаячила астральная оболочка, не защищённая плотью, сразу же набросился на неё.

"Забери себе весь яд. Сейчас!" – строго скомандовал Алёша – и она подчинилась. И едва не сдохла, несколько минут ощущая беспричинный сильный страх и созерцая чудовищной мерзости видения.

И проснулась с твёрдой уверенность, что умерла. В ту ночь она летела на самолёте, и, когда проснулась от тревожного сна, была убеждена, что самолёт падает вниз и вскоре разобьётся.

И до конца полёта ощущала усиленное сердцебиение и уверенность, что вскоре окончит жизнь в автокатастрофе.

В следующем сне Алёша долго извинялся, и тот паренёк, которого они спасли, тоже.

А потом оказалось, что сон Ильи был в руку. Спасённый юный поэт, умеющий придумывать собственные заклинания в виде стихотворных строчек, случайно открыл дверь в другой мир, который оказался самой настоящей звездой. Раскалённое светило уничтожило его за считанные секунды. И если бы не контракт с Леопольдом, то навсегда.

А так его сумели оживить, но он теперь боится огня… Как огня. И не может смотреть на звёзды.

С этих пор Алла даже во сне боялась открывать незнакомые двери.

Но и сейчас, как и тогда, она добровольно взяла чужую боль и смерть на себя. И рядом были друзья, как в крутых боевиках, которые были готовы умереть рядом. За правое дело, конечно.

От этого не становилось легче, потому что это была её боль и её смерть. И никто не смог бы взять это на себя.

Ника умирала рядом. И не было сил даже протянуть руку к подруге, чтобы проверить, бьётся ли ещё её сердце, дышит ли она.

Перед глазами всё расплывалось, руки и ноги не двигались. Тело не слушалось, словно одеревенело. И осталась только она-внутренняя. Вяло текущие мысли, воспоминания, становящиеся с каждым мгновением всё более блеклыми.

И поэтому Ника отдалялась всё дальше, становясь менее досягаемой, чем все её мечты. Подруга находилась снаружи, а она оказалась внутри, запертой в непослушной теле, застывшем ледяной куклой.

"Ника, что же мы наделали", – подумала она с тоской, разрывающей сердце.

Леопольд, тот, кого она так сильно любила, тоже ничем не мог им помочь. Но она была уверена, что происходящий ужас так или иначе его коснулся.

И она была убеждёна, что он захочет отомстить за их гибель. Но кому? Эркюлю, что не уберег? Но тот и не был обязан вытаскивать их оттуда, куда они зашли добровольно и с песней. Да и он тоже мог пострадать от их авантюры.

Кому же ещё он мог захотеть отомстить? Коту? Или же самому себе?

Каким-то образом ей удалось ощутить Эркюля, который её несчастному засыпающему мозгу почудился светлячком, летающим над их холодеющими телами в наступающей тьме.

Он пытался что-то сделать, хаотически метался по дому, добыл из другого измерения нюхательную соль, внезапно овладев этой способностью, попытался дать им понюхать, чтобы привести в чувства.

Но ничего не происходило, они обе не ощущали запахов. Забрать их боль он тоже не мог, так как совершенно не умел этого делать. Как вампир он мог их усыпить, отравить своим ядом, но пробудить – нет.

И пробиться сквозь злобный вирус Метки, которая заражала не тело, а ауру и душу, он просто не смог. Метка разъедала сосредоточие магии в области сердца, магические каналы, разносящие магию по телу.

Алле стало страшно, как никогда, потому что, получив возможность творить магию, она больше гибели боялась этого лишиться.

Она чувствовала, что Эркюль колеблется и даже готов их укусить. Широко распахнув глаза и попытавшись увидеть происходящее, Алла отметила выросшие клыки нечеловечески красивого мужчины, белоснежные и острые. И увидела в широких окнах удивительной красоты небо, смешение голубого и розового.

Каким-то образом Эркюль смог наладить с ней связь и объяснить, что он пытался сделать, но не решился. Потому что не был уверен, как на это отреагирует Метка.

И на миг она почти увидела засиявшую над его головой лампочку и яркую надпись: "Эврика!".

Но так и не смогла понять, что же такого придумал Эркюль. Мысли запутались в туманной мгле, а зрение покинуло её полностью.

Её сознание окутывала Тьма, густая и липкая, как паучий кокон. Холодная, словно снег. Или как могильная плита. Как…

***

Мысли в голове у Ники напоминали хаос. Это было страшно. Можно даже сказать – ужасно. Она уходила, падала в бесконечность, умирала. Пожалуй, самым жутким из этой череды ощущений было щемящее чувство одиночества – словно она одна во всём мире. Рядом лежала Алла – но она была от неё дальше, чем солнце.

Накатывало ощущение удушья, тошноты, головной боли.

Ника видела, как воочию, бледное, перепуганное лицо подруги, удаляющееся от неё, – и не могла её удержать, потому что была слишком слаба. Это всё равно, что падающий в пропасть попытается удержать другого, который летит следом.

Но она пыталась.

Поток боли казался бесконечным, чёрным, густым как кровь.

Её кровь.

Перед глазами мелькали и другие лица: Асмодея, Мрии и почему-то Афины. Афину Ника попыталась выбросить из головы, как ненужный мусор.

Увидела она и Леопольда. Тот выглядел больным, усталым, пьяным. Сидел в любимом волшебном кафе, уставившись колючим, немигающим взором на пустой бокал. Затем перевёл на неё тяжёлый взгляд опухших от бессонницы глаз.

Тогда Ника представила себе Асмодея, своего любимого блондина – брюнета. Ника вспомнила, как они целовались. И ощутила на себе тяжесть, словно он на самом деле целовал её, навалившись всем телом.

Она ослабела ещё больше, и ощутила, что вот-вот… И её не станет.

И тут Ника почувствовала поцелуй. Сильный, властный. Её лицо сжимали сильные руки, как будто приказывая: "Не вздумай сдыхать!"