Все выглядело явно знакомым. Раздражающе знакомым, не простодежа вю или неким указанием на то, что ты жил здесь раньше. Знакомым так, будтобыло впаяно в мозг. И сейчас я могу припомнить все – даже обнаженного мужчину скривыми ногами, опирающегося на палку и бессвязно говорящего что-то, когда сневидящими глазами он проходил мимо нас.

За покрывающим все наносным слоем узнавались формы, стили,манера поведения, хорошо мне знакомые – из Писания, гравюр, иллюстраций ифильмов. Это была – во всем своем неприкрытом, сияющем торжестве – священная ипритом знакомая местность.

Мы видели людей, стоящих возле пещер, в которых они жиливысоко в горах. Другие сидели небольшими группами в тени рощ, беседуя илиподремывая. От городов, обнесенных стенами, исходили отдаленные пульсации.Воздух был насыщен песком. Песок забивался в ноздри, прилипал к губам, волосам.

Мемнох был без крыльев. Его плащ, как и мой, покрывалагрязь. Одежда наша, судя по легкости и тому, как она пропускала воздух, похоже,была из полотна. Длинные плащи отличались простым покроем. Кожа и телесныеформы не изменились.

Небо было ярко-голубым, и солнце изливало на меня свойослепительный свет, как на любое другое существо этого мира. По временамделалось невыносимо от пота, который заливал мне глаза. И я вскользь подумал отом, как в любое другое время подивился бы на одно только солнце, на это чудо,отвергаемое Детьми Ночи, – но в то время я не вспомнил о нем ни разу,потому что для видевшего Божественный свет солнце перестает быть светом.

Мы поднимались на скалистые уступы, взбираясь по крутымтропинкам и перелезая через камни и древесные стволы, и наконец внизу переднами показалось обширное пространство горячего, безводного песка, медленноперемещающегося под дуновением заунывного ветра.

Мемнох остановился на самом краю пустыни. Теперь нампредстояло оставить скалистую, неуютную, но все-таки почву и сойти на мягкийпесок, по которому так тяжело ступать.

Мемнох зашагал первым. Немного поотстав, я вскоре догналего. Он обхватил меня левой рукой, плотно прижав сильные пальцы к моему плечу.Я был этому очень рад, ибо испытывал вполне объяснимое мрачное предчувствие;в сущности, во мне нарастал ужас, подобного которому я не испытывалраньше.

– После того как Он изгнал меня, – молвилМемнох, – я странствовал. – Глаза его были устремлены на пустыню и нато, что казалось бесплодными, сверкающими на солнце скалами в отдалении,враждебными, как сама пустыня. – Я бродил путями, которыми частостранствовал и ты, Лестат. Бескрылый, с разбитым сердцем, уныло проходил я поземным городам и странам, по континентам и пустыням. Как-нибудь я расскажу тебевсе об этом, если пожелаешь. Сейчас это не важно.

Дай скажу лишь о том, что важно: я не осмеливался статьвидимым или объявить о себе всем людям. Я скрывался среди них –незримый, – не решаясь воплотиться из страха вызвать гнев Господа иопасаясь под любой личиной присоединиться к борьбе людей – как из страха передБогом, так и из опасений за то возможное зло, которое могу принести людям. Поэтим же причинам я не вернулся в преисподнюю. Лишь один Бог мог освободить этидуши. Какую надежду мог дать им я?

Но я видел преисподнюю, видел ее необъятность и ощущал больпребывающих там душ. Я дивился новым, замысловатым, постоянно меняющимсяповодам для смятения, придуманным смертными, когда они отвергали одно за другим– веру ли, секту ли, символ веры ли – во имя того жалкого предела мрака.

Однажды меня осенила самодовольная мысль: а если я все-такипроникну в преисподнюю и попробую настолько умело настроить души, что они самисо временем смогут изменить это место, сотворить в формах, вдохновленныхнадеждой, а не безнадежностью. Чтобы преисподняя превратилась в некое подобиесада. Несомненно, на подобную мысль меня вдохновили действия тех избранныхмиллионов, которые, будучи взяты на небеса, изменили свою часть сего обиталища.А с другой стороны, вдруг это мне не удастся и хаос лишь усугубится? В общем, яне посмел. Я не посмел это сделать из страха перед Богом и боязни, что не сумеюосуществить такую мечту.

Во время странствий я размышлял о многих вещах, но неизменил своих взглядов на то, во что верил, чувствовал или о чем говорилГосподу. В частых своих мольбах я постоянно твердил Ему, продолжавшемупребывать в молчании, что не перестаю считать, будто Он покинул свое лучшеетворение. А когда уставал, я пел Ему гимны. Или молчал. Смотрел, слушал...наблюдал....

Мемнох, страж и хранитель, падший ангел.

Я еще не догадывался, что мой спор с Всемогущим Господомтолько начинается. Но в какой-то момент я оказался на пути к тем самым долинам,которые впервые посетил во времена оны и где были возведены первые городалюдей.

Эти места были для меня землей начинаний, ибо, хотя великиенароды возникли из множества наций, именно здесь возлег я с дщерямичеловеческими и узнал о плоти нечто такое, о чем не могу забыть и чего неведает Сам Господь.

И вот, попав в эти края, я отправился в Иерусалим, который,кстати, находится в шести или семи милях к западу от места, где мы стоим.

Я сразу же узнал время – землей этой управляли римляне, ииудеи страдали от долгого ужасного плена. Племена, верящие в единого Бога,оказались теперь под властью политеистов, не воспринимающих их веру всерьез.

Да и сами монотеисты разделились на группы. Одни иудеисделались непримиримыми фарисеями, другие – саддукеями, прочие искатели истиныобъединялись и уходили в пещеры, находящиеся по ту сторону холмов.

Главная особенность, делавшая это время для меняпримечательным – то есть действительно выделяющая его из других эпох, –это могущество Римской империи, простершей свои границы дальше любой другойимперии Запада, которую мне приходилось когда-либо наблюдать. Правда, римлянепочему-то пребывали в неведении относительно Великой Китайской империи, словнота была в ином мире.

Но не только это притягивало меня сюда. Здесь я ощущалнеявное присутствие чего-то или кого-то; казалось, этот кто-то взывает ко мнечуть слышно, просит меня прийти, найти его, не успокаиваться в поиске. Возможно,это существо само ходит вокруг меня, искушая, как я искушал тебя. Не знаю.

Итак, я отправился в Иерусалим, прислушиваясь к людскимразговорам.

Люди говорили о пророках и святых пустынниках, очищении иволе Господней. Люди спорили о законах. Они вели разговоры о священных книгах исвятых традициях. Они говорили о людях, которые крестились в воде, с тем чтобыспастись в глазах Бога.

И еще они говорили о человеке, который принял крещение ипосле этого удалился в пустыню, ибо в тот миг, когда его коснулись иорданскиеводы, над ним разверзлись небеса и стал виден Божественный свет.