и сестры, не угашайте духа в себе, не страшитесь козней врагов ваших, могущих только убить тело ваше, ибо вера в Христа, по примеру мученика Илиодора, укрепит вас и рассеются козни их, яко прах, и разлетятся, яко пепел. Да будет благословение Господне на вас, о себе же не мышлю многое, но при виде вас, сочувствующих мне православных братий и сестер, воспряну духом, смело и твердо пойду вперед на защиту Самодержавия и православной веры от посягающих на оныя, скажу открыто правду и истину пред всеми и не убоюся их. Господи Иисусе Христе Сыне Божий, спаси и помилуй нас!».

Поток поздравлений не иссякал на протяжении всего дня. Выйдя из храма, о. Илиодор был встречен рабочими, трудившимися при строительстве подворья. Они поднесли имениннику торт с надписью: «о. Илиодору в день Ангела от рабочих». Перед кельей священника ждала группа девочек-подростков, вручивших ему чайный стакан с позолоченным серебряным подстаканником, золотую ложку, большую просфору и поздравительный адрес. Вечером явились депутации с Французского завода и от женской общины. Лишь к ночи толпа богомольцев ушла с подворья, распевая тропарь и величание мученику Илиодору.

Почитатели сочинили к празднику даже стихотворение, начинавшееся словами «Верный Господа служитель». Эти вирши настолько бездарны, что нет никакой возможности их привести в печати. Однако в них были знаменательные слова:

Поздравляем дорого[го?],

Досточтимого отца;

И все просим, молим Бога

С тобой жить нам до конца.

Поклонницы о. Илиодора заучили наизусть эту трогательную похвалу своему пастырю и, по словам полицмейстера, читали ее «при всяком его появлении».

Согласно «Царицынской жизни», кроме креста был поднесен и другой дорогой подарок — енотовая шуба.

В тот долгий и счастливый день своих первых царицынских именин о. Илиодор воочию убедился в искренней любви своих прихожан и помощников. Возможно, тогда-то он, ранее спокойно относившийся к возможному переводу, понял, что не в силах уехать из Царицына и хочет остаться здесь «до самой смерти».

Позже Св. Синод отклонил представление еп. Гермогена о награждении о. Илиодора. Тем не менее, руководствуясь архипастырским благословением, иеромонах всюду стал появляться с этим крестом.

Власти наблюдают

Таким образом, замкнувшиеся было уста о. Илиодора вновь открылись, и уже 20.XI Бочаров донес Боярскому, что священник «возобновил деятельность прежнего характера». В тот же день это сенсационное известие полетело в Петербург. Подробный же отчет Боярский отправил министру лишь по получении всех протоколов и рапортов, 2.XII. Разумеется, для доклада были выбраны самые скандальные эпизоды: неподобающее сану иеромонаха чествование, слова о наградах, даваемых за мзду, и т. д. Вероучительная и воспитательная часть проповеди о. Илиодора была выпущена. К отчету прилагалось «Видение монаха».

Рассчитывая на решение вопроса духовной властью, Столыпин долго не давал хода письму Боярского. Однако отчет об именинах бедного иеромонаха все же не миновал обер-прокурора, явившись к последнему с другой стороны — от министра юстиции, причем не в сокращенном виде, а в первобытной редакции помощника пристава Эрастова, со всеми подробностями от великих до смешных.

Изучив этот несуразный документ, Рогович сразу понял, что налицо очередная попытка раздуть пустяшный вопрос. «Продолжение прежнего: о. Илиодор зря болтает, смешивая дело с пустяком, а Полиция, которой видимо нечего делать в Царицыне, — шпионствует», — написал товарищ обер-прокурора на представлении своего начальника. На последней же странице протокола, где говорилось о поднесении торта и ложки, Рогович неразборчиво отметил: «как не стыдно заниматься таким глупым и [нрзб]!». А к сообщению, что после именин богомольцы мирно разошлись, сделал сноску: «слава Богу, что на этот раз полиция не рассеяла их нагайками!». Тем не менее, протокол поступил на рассмотрение Св. Синода.

Решение Синода

Гр. Татищев тем временем находился в Петербурге. Официально — для участия в заседаниях Совета по делам местного хозяйства. Однако ходили слухи, что губернатор приехал из-за дела еп. Гермогена, чтобы добиться перевода преосвященного из Саратова.

Говорили, что в Синод вызван и еп. Гермоген, но эти сведения опроверг он сам на первой странице «Братского листка»: «ни от кого и никакого вызова в Св. Синод я не получал вовсе, в Петербург не выезжаю и вполне уверен, что никакой надобности в этом путешествии для меня не встретится».

Столыпин продолжал настаивать на переводе еп. Гермогена из Саратова и вел об этом переговоры с высшим духовенством, зашедшие, по слухам, так далеко, что обсуждалось уже новое место служения владыки — сначала Орловская епархия, затем Сибирь.

С другой стороны, лидеры «Православного братского союза» ходатайствовали перед Синодом за своего архиерея и за о. Илиодора. По газетным сведениям, о. Карманов ездил с этой целью в Петербург, где посетил Роговича. Ознакомившись с доставленными гостем материалами, товарищ обер-прокурора будто бы воскликнул: «Ну, теперь ваше дело выиграно» и протелеграфировал Извольскому, который на другой день поехал в Царское Село. Рассказ этот выглядит не слишком правдоподобным, поскольку у Роговича и без того имелся исчерпывающий материал.

Во второй декаде ноября поползли слухи о заступничестве «высших сфер» за преосв. Гермогена, следствием чего станет увольнение только о. Илиодора. Действительно, Государь распорядился оставить еп. Гермогена в Саратове.

Окончательная формула была выработана «на совместном соглашении Столыпина и Извольского у Государя», т. е., по-видимому, 21.XI. В полном согласии с выводами Роговича договорились перевести из Царицына и полицмейстера, и иеромонаха, оставив в Саратове губернатора и архиерея.

Характеризуя это решение как «довольно приятную мелочь», Л. А. Тихомиров писал:

«Значит, скандала избежали. Но „мелкотой“ обе власти жертвуют, о. Илиодор и полицмейстер Бочаров изгоняются: грех пополам. И то спасибо. Мелкому народу не привыкать стать к съедению под всеми соусами…

Впрочем, кажется, Бочаров действительно полицейская свинья, а о. Илиодор — злополучный фанатик, запоздалый Савонарола и, конечно, с „юридической“ точки зрения, наверное во многом „виновен“».

Решив дело между собой, светские чиновники оставили на усмотрение Синода лишь частный вопрос о новом месте служения о. Илиодора. Но все преосвященные «боялись брать» его к себе «как человека беспокойного». Наконец по настоянию гр. С. С. Игнатьевой и М. М. Булгак преосвященный Минский Михаил согласился принять бедного священника в свою епархию.

Решение Синода последовало 27.XI. О. Илиодор переводился в Минскую епархию в распоряжение епископа, «для причисления к братии архиерейского дома или для помещения в один из монастырей, по ближайшему усмотрению преосвященного». Частным порядком еп. Михаилу преподали «некоторые указания, с целью предупредить возможность конфликта, подобного саратовскому, относительно проповеднической

деятельности иеромонаха Илиодора». Заранее порекомендовали заткнуть ему рот.

Новые нападки на еп. Гермогена

Тем временем враги еп. Гермогена продолжали действовать против него.

Когда 29.XI «Братский листок» напечатал статью «Финал гонений на епископа Гермогена», отнеся эти гонения на счет «либеральствующих администраторов», рассчитывавших-де на поддержку тайных кадетов в правительстве и на левую печать, Боярский в тот