– И что ты узрел?

– Много недоброго для нас. Но самое близкое… это отряд, чтодвижется к Киеву. Защита у них сильна, но чем дальше от Царьграда, тем труднееих накрывать щитом, зато моя мощь значимее, ибо мне помогает здешняя ­земля.

Владимир внимательно всмотрелся в измученное лицо:

– Разве ты не рус?

– Рус.

– Но здешняя земля помогает только славянам!

Белоян наконец-то расправил спину, сразу став вышеВладимира. Голос прозвучал со смущенной гордостью, где таилось тщательноскрываемое ликование, смешанное с недоверием:

– Похоже, здешняя земля наконец-то признала нас. Сперва людипризнали, теперь – земля.

Владимир отмахнулся:

– Это тебя признала. Ты с твоей-то рожей чистый славянин.И что за отряд сюда прет?

– Их смысл прост. Им велено убить тебя. Даже если погибнутсами.

Владимир присвистнул:

– Ого! А велика ли дружина?

– Две дюжины.

Владимир изумленно поглядел на волхва:

– Так чего ж тебе бояться?

Белоян озабоченно покачал головой:

– Так-то оно так, но дюжина из них – богатыри.Остальные так, слуги. А я еще не видел, чтобы кто-то собирал богатырей такмного в одном месте. Ну, не считая тебя. Да и то, у тебя они сбегаются толькокак свиньи к корыту, а не в ратном поле.

– И все равно не понимаю, – буркнул Владимир,брови его сдвинулись на переносице. – Пусть даже богатыри… Но у Претичапод Киевом три тысячи обученных воинов! Навалятся скопом, никакие богатыри неустоят.

– А при Лобне? – напомнил Белоян.

– Да то случайность, – отмахнулся Владимир, но лицо егоболезненно изменилось.

По лицу пробежала тень, Белоян сам помнил этот позорныйдень, когда пятитысячное войско бежало перед малым отрядом никому не ведомоготогда князя тюринцев Краснокута. Слишком рано обрадовались дурни, завидя передсобой два десятка всадников. Но те непостижимо мощным броском поразилидротиками два десятка передних – ни один не промахнулся! Пока там стоялрастерянный гам да крики, те метнули еще несколько раз, обученные слуги совалидротики им прямо в руки, а те всякий раз поражали воевод, бояр, самых знатныхлюдей, что красиво ехали впереди, дабы не глотать пыль… А потом,обезглавив противника, выхватили мечи и бросились на огромное войско с лютымкриком, от которого кровь стыла в жилах. Если бы встретить их достойно, непомогло бы и богатырство, а так гнали ошалелое от ужаса стадо, рубили и топталиконями, хлестали бичами. Всех не перебили лишь потому, что сами устали рубить иколоть это бегущее в слепом страхе человечье стадо.

– Случайности повторяются, – напомнил Белоян.

Претич сошел за их спинами, с кем-то переговорил, подошелмедлительно и, бросив на Белояна насмешливый взгляд, наклонился к ухуВладимира. Белоян видел, как суровое лицо князя стало еще злее. Раздраженнозыркнув на Белояна, словно тот уже час топчется по его ногам, бросил сухо:

– Ладно, Белоян. С чем придут, то и получат. Извини, уменя заботы посерьезней, чем твои… две дюжины.

Белоян отступил, от князя просто несет злостью, любойуслышит, а волхва просто обжигает, словно окунули в озеро с ядом гадюки…

Претич напомнил негромко:

– Посол из Царьграда.

– Зови.

Претич усмехнулся:

– Обидишь.

– А, черт… Ладно, веди в тронную. Поставь пару бояр, которыееще под стол не валятся. Я сейчас буду. Нет, пары будет маловато, послыурон чести своей узрят. Налови дюжину. Воеводу Волчьего Хвоста, Казарина,Тудора… он и толстый, и важный, пару берендеев…

– Может, отложить? На завтра, на неделю, на полгодика…

– Нет, мне самому интересно, с чем они.

– А ежели на пару дней? Чтоб не подумали, что мы ужсовсем оборзели без новостей. Наших послов они по две недели в Царьградевыдерживают!

– Да ладно, – отмахнулся Владимир. – Они ужезнают, что я не больно чту эти детские хитрости.

В тронном зале горели все светильники, хотя в открытыеокна падал яркий солнечный свет. В чаши светильников добавляли пахучиемасла, по палате текли толстые струи сладковатого воздуха, аромат в самом деленапоминал тронные залы дворца ромейских императоров. У Владимирастиснулось сердце, как давно он ступал по мраморным ступеням покоев базилевсов,ноги дрогнули, но заставил себя выпрямиться.

В зал вошел со вскинутой головой, трое в одеждецарьградцев поклонились, сел на трон. Двое степенных бояр уже стояли важно ивеличаво, хотя на всякий случай придерживались за высокую спинку трона. НаВладимира с двух сторон шли такие мощные запахи царьградских вин, что ощутил,как начинает хмелеть.

– С чем пожаловали, дорогие гости?

Вперед выступил высокий величавый старик, глаза как укоршуна, борода до пояса, а голос прозвучал так мощно, что Владимир как воочиюувидел его на коне в разгар боя, когда нужно выкрикивать приказы, перекрываястоны, ругань, треск щитов и звон мечей.

– Царственные базилевсы шлют тебе, великий князь, пожеланияздоровья и долгих лет. Мы привезли подарки, царственные базилевсы жалуют всвоей неизреченной милости…

Владимир сдержанно усмехнулся. До чего же стыдятся базилевсыназывать вещи своими именами! Не подарки это, а оговоренная дань, которойЦарьград ежегодно откупается от набегов русов. Киев тоже платит дань, хоть ипоменьше, северным соседям «мира для», дабы викинги не тревожили набегами. Всекому-то да платят. Только русы, которые не ведут записи, называют дуб дубом, адань данью, в то время как ромеи панически боятся суда потомков, что вдруг да запрезираютпращуров за слабость…

– Пересчитай, – велел он воеводе, – сверь с описьюи сложи… ну, знаешь куда. А вас, гости дорогие, прошу пожаловать на нашчестной пир. Там, за чашей хорошего царьградского вина, так хорошо мыслится оделах государственных.

Старик развел руками:

– У нас несколько иные обычаи. Впрочем… но спервапозволь высказать несколько необычную просьбу.

Владимир насторожился, а бояре грозно засопели. Винные пары,сгущаясь, падали на пол мелкой росой.

– Говори, – пригласил он.

Посол царьградский сказал значительно:

– Мы просим твоего позволения, великий князь, равный по мощидревним воителям, поставить в твоем городе храм нашего бога.

Владимир нахмурил брови, он всегда сомневался, что в старинулюди были великанами, а женщины – красавицами, но волхв толкнул еголоктем:

– Дослушай сперва!

Посол стиснул челюсти, перетерпел вспышку гнева и продолжилневозмутимо, с покровительственной ноткой в голосе: