…Это действительно было похоже на любовь. Он аккуратно ибережно расстегивал пуговицы у меня на блузке – одну за другой. И когда яосталась лежать обнаженной, не замечая ни корешков сербских книг, ни пыльногоковра, он все еще целовал меня, сжав руки замком за спиной.

Пытка поцелуями продолжалась почти всю ночь: моего телакасались только его губы. Они изучили, выцеловали каждый сантиметр моей кожи,это были странные и разные поцелуи: иногда они приобретали тяжесть желания, нотут же снова становились нежными. Как будто Андрей стегал кнутом своюсобственную плоть, как будто бы он ненавидел мужское естество за то, чтосотворили мужчины с его возлюбленной. Как будто он просил прощения каждым своимприкосновением. Я уже не прислушивалась к себе, я то впадала в какое-тозабытье, то снова приходила в сознание, но его губы, как два верных пса, всевремя были рядом со мной. И когда в темных углах его захламленного любовногоалтаря стала таять тьма, он наконец-то оставил мое истерзанное нежностью тело.Он упал рядом, совершенно обессиленный, и едва разжал распухшие губы.

– Прости меня, Мария, – услышала я его прерывистыйшепот. – Простите меня, Анна…

Ему не понадобилось мое прощение. Через несколько секунд онуже спал.

А когда проснулся, я была рядом. Я сидела на ковре ужеодетая и держала его голову на коленях. Он резко поднялся и ткнулся затылком вмой подбородок. Я увидела его потухшие, затянутые пеплом глаза и испугалась.

– Доброе утро, Андрей, – очень сомнительно, что оно будетдобрым. – Вы заснули, а я не стала вас будить…

Он молчал и пристально смотрел на меня.

– Мне нужен адрес этого казино, – сказал он.

– Что вы собираетесь делать? – взволнованно спросила я.Я действительно была взволнована, даже наигрывать не пришлось.

– Это уже мои проблемы, – никакого света в глазах,только легкий дымок безумия.

– Я… Я не знаю точно… Я могу показать визуально. Нет. Яне позволю вам идти туда… Вы наделаете глупостей.

– Возле ЦДХ? – Он не слушал меня.

– Я не хочу, чтобы вы ехали… Я хочу, чтобы ты забыливсе то, что я вам вчера рассказала.

– Забыл? – Он почти с ненавистью посмотрел на меня. –Не получится забыть. Вот что, я сам все найду.

– Я никуда не пущу вас… – Я вцепилась в его плечируками, я была полна решимости остановить его.

Но он отстранил меня – мягко и жестко одновременно: я толькоуспела почувствовать страшную силу в его напряженных пальцах. И, как бы понявэто, он смягчился и прижался губами к моему лбу. В них не было ничего от егособственных ночных губ, разве что нежность и желание защитить.

– Я никуда не пущу вас, Андрей…

– Езжайте домой, Анна. Езжайте и ни о чем небеспокойтесь. Все будет хорошо. Вы слышите? Никто не уйдет от ответа… Никто неуйдет, как ушли тогда, в Осиске… Никто. Я обещаю вам.

– Нет, Андрей, пожалуйста…

– Ничего страшного не случится. Езжайте домой. Я вампозвоню, можно? – Он коснулся пальцами моей щеки. – Вы все-таки очень похожи наМарию, Анна…

* * *

…Только на улице я сообразила, что он не взял у меня номертелефона. Он не взял, а я не сказала ему. Ну, в конце концов, он мог иметь ввиду и телефон Леща, ведь все последнее время я жила на «Курской». Да, именнотак он и решил, соврала я себе. Он позвонит вечером. Он обязательно позвонитвечером. Иначе и быть не может.

Ночные поцелуи Андрея что-то перевернули в моей окаменевшейдуше; я понимала, что ночью он целовал не меня, а свою погибшую невесту. Но этоничего не меняло. Вся моя ненависть к миру, весь мой холодный расчет вотношениях с ним подтачивала волна грустной нежности, которая шла от Андрея.Все мои жестокие игры оказались ничем по сравнению с одним-единственным егопоцелуем. Я была опустошена, как будто бы всю ночь занималась тяжкойбессмысленной работой. Представления о жизни рушились, и я боялась быть заживопохороненной под их руинами.

Я даже остановилась и пару раз стукнулась горячим лбом опрозрачную стеклянную стену автобусной остановки. «Кока-кола, твой ответсолнцу», – гласил плакат на ее модернизированном ребре. Нельзя распускаться,скоро ты увидишь Лапицкого, скоро ты поедешь в Альпы, и все станет на своиместа…

…У подъезда своего дома я увидела капитана и сразу жеуспокоилась. Абсолютное зло мирно сидело на скамеечке, поджав под себя ноги встоптанных кроссовках, и ждало меня. Ничего не изменилось. От этого мне сталоотчаянно-весело.

Увидев меня, капитан приветственно поднял руку:

– Поздновато возвращаешься. К тебе последние восемьчасов не дозвониться, не достучаться. Ну, признавайся, всю ночь блудила?

– Был грех, – лаконично ответила я.

– Что за хрен?

– Извини, имени спросить не удосужилась.

– Ты не очень-то шали. А то закончишь, как господинМеньших..

Черт возьми, за всеми этими перипетиями с Андреем я совсемвыпустила из головы то, что вчера вечером несчастный Лещарик предстал передсудом инквизиции: охота на ведьм благополучно завершилась.

– Поднимемся? – спросила я у капитана.

– Да нет, на воздушке посидим. Шикарное утро. Природашепчет: «Займи, но выпей». Не хочешь выпить за успех операции?

– Где? В саду, где детские грибочки?

– Зачем? Пойдем куда-нибудь, я угощаю.

– Спасибо. Вчера пила.

– Как знаешь. Кстати, это для тебя. Подарок под елочку,– он вынул из кармана туго стянутую пачку долларов сотенными бумажками, яркийавиационный билет, несколько проспектов и какие-то бумаги. На деньги я даже невзглянула. – Как и обещал, богоспасаемый Инсбрук, моя вторая родина. В Венувылетаешь послезавтра. Отдохнешь. В бумажонках все сказано. Ну, мы еще не раз стобой увидимся, я тебя собственноручно в самолет посажу.

Я равнодушно выбила из пачки сигарету и закурила.

– Что-то я тебя не узнаю, – Лапицкий забеспокоился.

– Все в порядке. Просто немного устала.

– Даже не спросишь о финальном аккорде операции.Отличный, между прочим, кабачишко эта «Подкова». Да и Лещ подгадал: пусто былов кабачишке, как в супружеской кровати в первую брачную ночь. Видно, с тобойхотел посидеть в тишине, при салатиках. А пришлось с нами. Незадача…

– И что?

– Как по маслу. Сломали Лещарика. Как сухую ветку. Несразу, конечно. Он поначалу слегка ополоумел от нашей осведомленности. Ты бывидела его физиономию… Ну, посмотришь еще, мы на скрытую камеру засняли.

– Не имею ни малейшего желания.

– А зря. Полюбовалась бы надвое детище, на дело руксвоих. Отличная работа, детка. Я тобой горжусь. И фильмец занятный получился.Его в учебных целях показывать надо – как вербовать агентов.