– Поговаривают, что отец, – в тон мне ответила она, суважением относясь к моей осведомленности о несчастьях, постигших злосчастныйамериканский городишко Твин Пикс.

– Но это тоже спорный тезис… Вы читали?

– Имела счастье. Вы бы не могли мне помочь, девушка?

– С удовольствием, – Эллочка подслеповато прищурилась.

– Я ищу одного человека. Медсестру. Она здесь работает.Или, во всяком случае, работала. Я только сегодня приехала, вот выбрала время,чтобы навестить старинную подругу. Настю. Настю Бондаренко.

Лицо Эллочки сморщилось.

– А-а.., вы разве не знаете?

– Что?

– Мы ведь работаем вместе… Работали. Настя погибла.

Я точно отыграла драму узнавания о смерти близкого человека,так точно, что лицо Эллочки сморщилось еще больше.

– Мне очень жаль, девушка… Она погибла еще в марте.

– Когда?

– Числа я не помню. Кажется, это было перед самымипраздниками. Точно! Перед восьмым числом. Ее и хоронили восьмого, а мы сдевчонками собирались девичник закатить. Вместо этого поминки получились.

– Как это произошло?

– Ее сбила машина. Возле самого дома. Она возвращаласьс ночного дежурства. Даже странно, там такой тихий переулочек, никакого намекана эти дурацкие шоссе… Там и машин-то никогда не бывает…

– Водитель был пьян?

– Я не знаю. Машину ведь не нашли. А ее… Настюнасмерть. Ужасно. Говорят, машина волочила ее за собой… Ее даже хоронили взакрытом гробу. Мы так плакали… Знаете, что говорят наши врачи? – Эллочкапонизила голос, и глаза ее округлились. – Они осматривали тело, ее ведьпривезли сюда. Ее голову изуродовали, как будто специально тащили… Они говорят,что это похоже на убийство…

Эллочка пожала мне руку возле локтя милой теплой лапкой, какбы выражая соболезнования.

– Мне так жаль, – снова повторила она. – Простите радиБога. Что еще я могу для вас сделать?

«Разбуди для меня кота», – не к месту вспомнила я шуткукакого-то матерого поэта, но вслух произнести ее не решилась.

– Ничего. Простите. Я пойду…

– Постойте, девушка, – Эллочка бросилась за мной,семеня крошечными японскими ножками. – Вам есть где остановиться в Москве? Выбы могли у меня, если у вас проблемы… Настенька была моей подругой…

– Нет, нет, спасибо, нет. Я пойду.

Чем больше я удалялась от клиники, тем больше вся история сНастей казалась мне ловко подстроенным ходом. Когда же я вернулась к себе наКропоткинскую и погрузила тело в теплую ванну, у меня не осталось никакихсомнений – Настю убили. Только идиот не связал бы здесь концы с концами:маленький тихий переулок, раннее промозглое утро, машина, возникшая непонятнооткуда и протянувшая тело Насти за собой, ни один случайно влипший в историю,даже пьяный водитель не повел бы себя так. Может быть, все дело в томфевральском обещании Насти помочь мне разобраться с записями в моей больничнойкарточке? Или в страстном желании поговорить с анестезиологом Павликом о моем аборте.Настя всегда отличалась повышенным любопытством и кипучей сострадательнойэнергией – это были мои собственные ощущения от птички на жердочке, и я хорошопомнила их. Должно быть, она слишком рьяно принялась за дело. В любом случае,если связать это с Владленом, его упоминанием об альфафэтапротеине и моимнеожиданным абортом, получается довольно стройная картина. Павлик допустилпрокол, Владлен допустил прокол, но какое отношение имеет средство против СПИДак моему аборту?

Я все время повторяла про себя слова Владлена: «Осталосьшесть часов, а альфафэтапротеин – штука серьезная». Может быть, это как-тосвязано с компонентами препарата? Нет, тут ловить нечего, ни в химии, ни вмедицине я не сильна. А вот что касается смерти Насти… Или ее убийства. На крохотную,мизерную часть тех денег, которые получают Владлен и его коллеги отпроизводства препарата, можно убить целый резервный полк ничего не значащихмедсестер, подобных Насте. Да и половину Академии медицинских наук замочить безвсякого ущерба для здоровья.

Нужно только аккуратно попросить данные об этом деле укапитана: я не сомневалась, что его связи помогут мне выйти на материалыследствия, даже если оно благополучно прикрылось по классификации «несчастныйслучай».

Но не сейчас.

Сейчас я приму ванну и, пожалуй, соглашусь с предложениемЛапицкого сгонять проветриться в Инсбрук.

А по возвращении, загоревшая и отдохнувшая, вполне могуприняться за сумасшедшего гения Владлена Терехова. Чем-чем, а сумасшествием иполным отсутствием эмоций мы всегда можем помериться. Я помнила его глаза –застывшие глаза человека, который познал абсолютную истину и абсолютную власть.А это познание необходимо и мне самой. Может быть, мы многому научим другдруга… Все еще лежа в ванне, я откупорила бутылку водки и, как могла, помянуланесчастную медсестру, единственного человека, который вызывал хоть какие-тотеплые чувства в моей зачумленной злом душе. Но покой так и не пришел, черт быпобрал рудименты сострадания. Ты должна успокоиться, в конце концов, ты совсемне знала ее. Несколько недель, проведенных в милой компаниипростушки-медсестры, еще не повод так убиваться…

Водка сделала свое дело: я погрузилась в легкийнеобязательный сон и проснулась в совершенно остывшей воде. Оцепенение,владевшее мной несколько последних часов, отпустило. В конце концов, не я жевиновата в смерти Насти. Мне хватает своих собственных смертей… Лениворассуждая об этом, я свесилась на край и притянула к себе один измногочисленных безмозглых дамских журнальчиков, валявшихся на полу. Такиежурнальчики, названные неприхотливыми женскими именами, я скупала пачкамиисключительно из-за скандинавских кроссвордов (чертов Виталик заразил меня этойболезнью еще на даче, где мы сидели под домашним арестом вместе с покойнымФигаро). Но три кроссворда оказались почти разгаданными, и, вписав в клеточкитолько два слова – «фронда» и «горельеф», я рассеянно углубилась в забрызганнуюводой светскую хронику.

И почти сразу же наткнулась на имя Ильи Авраменко. ГосподинаАвраменко, как было сказано в газете. На неважно состряпанной фотографиигосподин Авраменко, владелец казино «Монте-Кассино», передавал ключи отновехонького джипа счастливому клиенту, победителю какого-то долгоиграющегоказиношного мероприятия. Он выглядел точно таким же, каким покинул меня в тойзлополучной квартире, оставив на попечение похотливого телохранителя Витька.Как только я увидела его лоснящуюся рожу и очки в тонкой золотой оправе, у менясразу же засаднил подбородок: он не хотел забывать пушечные ударытелохранителя. И вся история моей прошлой жизни, рассказанная разными людьми,всплыла передо мной так отчетливо, как будто бы это случилось вчера.

Лапицкий не сдержал обещания, сукин сын. Не сдержал, хотя иобещал мне уладить все дела с теми, кто потенциально может угрожать мне. Япосмотрела дату выхода журнала: почти недельной давности, а Илья жив, здоров и,судя по не очень хорошей полиграфии журнала, процветает.