Лапицкий глыбой возвышался надо мной. Но теперь мне было всеравно. Я знала, что никогда не буду стоять с ним рядом.

– Я никогда не буду делать то, что делала.

– Жаль, – он нежно посмотрел на меня. – Жаль.

– Ты можешь убить меня… Ты можешь убить меня сейчас, тыможешь забить меня до смерти потом. Но я больше никогда не буду Анной. Я небуду участвовать в ваших грязных играх.

– А ведь я люблю тебя, детка. – Он подошел ко мне ипровел рукой по моим изуродованным волосам. – Я очень тебя люблю. Ты мое самоелучшее творение.

Мы стояли друг против друга, избитые, опустошенныепризнаниями. И никогда еще мы не были так далеко друг от друга.

– Это была катастрофа. Просто несчастный случай, вот ивсе. Перед самой смертью Олег рассказывал мне о тебе, о том, что именно тыявляешься его русской рулеткой, именно ты даешь ему ощущение опасности. А потомон не справился с управлением, и мы врезались в эстакаду. Не было никакойпогони. Просто несчастный случай. Просто пуля выскользнула из барабана в ствол…Русская рулетка, ты понимаешь… Я не буду работать на вас, даже если вы меняубьете…

– Ну что ж, – Лапицкий был поразительно спокоен. – Еслине хочешь остаться – можешь уйти.

– Прямо сейчас?

– Да – И ты вот так отпустишь меня?

– Да. – Он принял решение, я видела, чего ему этостоило, даже лицо обмякло, стало нежным и старым. – Я люблю тебя, детка. Тыникуда не денешься. Но пусть тебя убьет кто-нибудь другой, не я. И держи языкза зубами. Может быть, проживешь чуть дольше. На пару недель. Так что и тебепридется сыграть в русскую рулетку.

Он подошел ко мне и коснулся губами моего лба. Долгийпоцелуй, холодный поцелуй, поцелуй у раскрытой могилы. Он прощался со мной.

Я никак не отреагировала. Я открыла дверь, чтобы тотчас жезакрыть ее за собой, чтобы хотя бы на несколько часов, на несколько минут статьсвободной.

* * *

…Я брела по ночной Москве в полной тишине. Даже мои голосапритихли. Я не знала, куда иду. Я заблудилась на своем кладбище. Мне былоплевать, когда мне разнесут голову, сейчас или день спустя. Никого живого,никого живого вокруг меня.

А потом…

Потом я вдруг подумала об одном-единственном человеке. Можетбыть, он тоже мертв. Может быть. Но…

…Я приехала на «Пражскую» с последним поездом метро. И долгошла к дому – несколько автобусных остановок, которые показались мне опустевшейвечностью.

И, остановившись у самой двери, я подняла руку и, прежде чемпозвонить, увидела всю свою жизнь – прошлую и нынешнюю…

Еще не поздно было уйти. Но я не хотела уходить. Боясьпередумать, я нажала на кнопку звонка.

Тишина. Тишина. Еще одна потерянная жизнь.

Я прижалась горячим лбом к ободранной обивке, и тут раздалсяслабый, приглушенный голос:

– Кого несет? Ты, что ли, Колян? Я тебя со вчерашнеговечера жду, сволочь ты… Открыто, вползай. Водки принес?..

Этот голос я узнала бы из тысячи.

Я с силой толкнула ободранную дверь и переступила порог.

Прямо передо мной, в плохо освещенной прихожей сидел наинвалидной коляске Серьга Каныгин.

Маленький художник, единственное, что у меня осталось. Ятолько переночую здесь и уйду. И пусть меня убьют.

Серьга не двигался. И глаза его смотрели прямо на меня.

– Кто это? – наконец спросил он ничего не боящимсяголосом.

– Это я… Ева. Ты помнишь меня, Серьга?

– Ева… – он ринулся ко мне на своей коляске. – Ева,куда же ты пропала, Ева… А у меня вот… Видишь, неприятности. Сижу типа самоварана персональном инвалидном кресле. А о бабах думаю все сильнее, что печально.

Я опустилась перед ним на колени, обхватила исхудавшее телои подняла лицо к подбородку, покрытому мелкой неровной щетиной.

– Ты все такая же красивая, Ева? – спросил он и ощупалпальцами мое лицо. Что-то новое появилось в них, как будто бы они с трудомвыполняли не свойственную для себя роль. Они хотели видеть.

– Что с тобой, Серьга? – Я все еще боялась поверить.

– Старая история… Еще в декабре. Отметелили ни за хренсобачий. Вот – ни ног, ни глаз… А о картинах думаю все сильнее, что печально.

В том, что произошло с Серьгой, – в этом тоже виновата я… Яеще сильнее прижалась к нему.

– Ты надолго? Ко мне? – с надеждой спросил Серьга. – Тыостанешься?..

– Да.

– Останешься? Надолго?

– Навсегда. Если ты… Если ты не прогонишь меня.

– Ева… – его пальцы замерли на моих ресницах.

– Навсегда, – снова повторила я.

Навсегда.

Какое отличное слово – навсегда…