— Глазам не верю. Настоящий? Не бутафория? — МихаилВладимирович отщипнул ягодку, положил в рот, зажмурился. — Господи, вроде бысовсем недавно всё было, а уже кажется — забытый вкус.

Няня принялась накрывать стол, достала праздничный фарфор,серебряные приборы. Михаила Владимировича кое-как усадили на подушках. УАндрюши блестели глаза. Только Таня отнеслась к дарам Агапкина со страннымравнодушием.

Он рассказывал, как обходил одну за другой все окрестныеаптеки и совсем уж отчаялся достать йод и бинты, решил идти к госпиталю, но туту Никитских ворот столкнулся с незнакомым пожилым господином. Господинпочтительно поздоровался. Оказалось, его сын, прапорщик, в пятнадцатом годупопал в госпиталь с каким-то очень тяжёлым ранением, никто не верил, чтомальчик выживет, но Михаил Владимирович спас его.

— Как фамилия? Всех тяжёлых я помню.

— Мне было неловко спросить. Этот господин передавал вам такиегорячие благодарности, и казалось, само собой разумеется, я его должен былузнать. А когда я сказал, что вы ранены, он сразу повёл меня к себе в дом. Вобщем, все дары от него, из его домашних запасов. Его личный шофёр довёз меняна автомобиле.

— Правильно, — пробурчал Андрюша с набитым ртом, — вы бы недонесли. Революционеры у вас бы все отняли по дороге.

— Удивительная история, — сказал Михаил Владимирович, —Таня, ты бы съела что-нибудь.

Она сидела с напряжённым бледным лицом. На тарелке лежалнетронутый кусок ситника, намазанный икрой.

— Танечка, покушай, — окликнула её няня.

— Что с тобой? — спросил Михаил Владимирович.

— Ничего, — она выдохнула и тряхнула головой, — которыйтеперь час?

Агапкин достал часы-луковицу из кармана.

— Десять без пяти.

— Я пойду к себе, мне надо лечь, — она тяжело поднялась ивдруг опять застыла, вцепившись в спинку стула.

Совсем близко грохнуло несколько выстрелов. Стреляли изтяжёлого орудия. Задрожали оконные стёкла. Охнула и стала креститься няня.Никто, кроме Агапкина, не расслышал, как Таня застонала сквозь стиснутые зубы.

Он уже стоял рядом, положив ладонь ей на живот. В дрожащемсвете керосинки блестели испуганные глаза Михаила Владимировича. Таня с шумомвыдохнула.

— Федор, уберите руку. Я без вас знаю, у меня схватки.Теперь уж сильные, каждые три минуты. Папа, не смотри так. Для тебя развеновость, что беременность заканчивается родами?

— Но ведь ещё две недели, — растерянно прошептал профессор.

— Я тоже так думала. Но он решил иначе. Наверное, нетерпится поглядеть, что тут у нас происходит.

Телефон по-прежнему не работал. Света всё не было. На улицене прекращалась стрельба. Казалось, бои идут прямо под окнами. Короткоеперемирие закончилось.

Командующий округом Рябцев выбрался из Кремля, гдереволюционные солдаты его держали как заложника и едва не убили. Оказавшись насвободе, он выдвинул ультиматум Военно-революционному комитету: Кремль долженбыть очищен, ВРК распущен.

Юнкера окружили Скобелевскую площадь. Бои шли на Манежной,на Тверской-Ямской, на Арбате, у телеграфа, почтамта, у вокзалов. Отряд изтрёхсот солдат Двинского полка первым поднял стрельбу у Кремлёвской стены.

Двинский полк состоял из дезертиров, грабителей, мародёров.Накануне переворота его перевели из Бутырской тюрьмы в лазарет. Солдаты якобыголодали в знак протеста, и совдеп опасался за их здоровье. Сейчас они сталибоевым авангардом революции, главной опорой большевиков в Москве. Они атаковалиКремль.

У Троицких ворот их встретил отряд под командованиемполковника Данилова.

Таня ходила по гостиной, держась за живот, то молилась, тобормотала стихи Пушкина.

— Может, лучше к вам в комнату? Вам надо лечь, я долженосмотреть вас, — сказал Агапкин.

— Подождите. Не трогайте меня. Если лягу, буду орать, а такмне легче терпеть. Останемся здесь. Горячую воду ближе таскать с кухни, и папаодин с ума сойдёт. Вот, есть кушетка. Она вполне удобная.

В гостиную принесли все свечи и керосинки, какие нашлись вквартире. Агапкин плотно задёрнул шторы, чтобы не виден был свет.

— Федор, а ведь вы акушерство сдали удовлетворительно, —сказал Михаил Владимирович, — я помню. Профессор Гринберг Яков Зиновьевичжаловался мне на вас. И роды никогда в жизни не принимали.

— Вот и пусть учится, — сказала Таня, — ты не пошёл бывоевать, сам бы отлично принял. Теперь лежи, наблюдай. Ой, Господи, а ведьправда больно. «Долго ль мне гулять на свете то в коляске, то верхом, то вкибитке, то в карете, то в телеге, то пешком». Андрюша, ты что здесь делаешь?

— Танечка, я боюсь. Тебе очень больно? Папа, можно яостанусь? — Андрюша сидел в кресле, поджав ноги, обхватив коленки.

— Иди на кухню, помоги няне. Скоро нужно будет много горячейводы, — сказал Михаил Владимирович.

— «Не в наследственной берлоге, не средь отческих могил, набольшой мне, знать, дороге умереть Господь судил», — медленно, сквозь зубычитала Таня.

— Ты, может, ляжешь, наконец? — спросил Михаил Владимирович.

— Да, папа. Вот сейчас лягу. Кажется, воды отходят. Ой,мамочки! «На каменьях под копытом, на горе под колесом, иль во рву, водойразмытом, под разобранным мостом». Боже, как больно! Андрюша, уйди отсюда!Федор, послушайте, как там у нас сердечко?

До этой минуты она не подпускала его, не давалаприкоснуться. Теперь сдалась. Выбора у неё не было. Он хотел сказать: небойтесь, верьте мне, у меня уже есть опыт, я справился с двойным обвитиемпуповины, я сильный, я самый лучший, я люблю вас.

— Ну что? — донёсся до него голос профессора.

— Ритм хороший. Вот, пошла сильная потуга.

— Без вас знаю! — прорычала Таня сквозь зубы. — Ступайтеруки мыть. «Иль чума меня подцепит, иль мороз окостенит, иль мне в лоб шлагбаумвлепит непроворный инвалид».

На Второй Тверской, прямо у подъезда, строчил пулемёт,хлопали выстрелы, свистели пули.

ВРК ультиматум не принял, но большинство его членов изсвоего штаба сбежало, когда боевые отряды юнкеров стали обстреливать окна ссоседних крыш. На крышах сидели барышни-прапорщики, из них получились отличныеснайперы.

По губернаторскому дому била артиллерия. Юнкера наступали,заняли почту, телеграф, Казанский вокзал.

Под началом Павла Николаевича Данилова, кроме юнкеров, былистуденты, учителя и старшие ученики гимназий, реальных училищ, юристы,редакторы газет и журналов, театральные актёры, литераторы, молодые чиновникиразных департаментов. Оружия не хватало. Многие впервые брали его в руки, неумели заряжать, стрелять. И всё-таки удалось отбить авангард революции.