Окна снаружи были темны из-за плотных штор. На самом делесвет горел во всём доме и работало паровое отопление. На столике стояла ваза скрупным черным виноградом, грушами, яблоками. В газетнице лежали свежие номерабольшевистских газет — «Известия», «Правда».

Мастер появился бесшумно, он вошёл в неприметную дверь заспиной и, наверное, несколько минут уже стоял, наблюдал за ним. Агапкинпочувствовал взгляд и знакомый запах сигары и одеколона.

— Дисипль, берите фрукты, не стесняйтесь. Кофе хотите?

Белкин был спокоен и приветлив, словно ничего непроисходило. Он выслушал рассказ Агапкина молча, пристально глядя в глаза.

— Можно какую-нибудь газету? — попросил Федор.

— Да, конечно. Вот, самая свежая.

Это был сегодняшний номер газеты «Новая жизнь». Агапкин,забыв обо всём, принялся жадно читать, но Мастер остановил его.

— Не спешите, брат. Возьмёте с собой, прочтёте дома, — онпринуждённо откашлялся. — Стало быть, теперь жизни и здоровью профессора ничегоне угрожает?

— Надеюсь, нет. Но он потерял много крови, ему необходимоусиленное питание, фрукты. Для перевязок нужны чистые бинты, йод, аптекизакрыты.

— Об этом не беспокойтесь. Вам все доставят.

— Чай, сахар, хлеб, — стал торопливо перечислять Агапкин, —ещё надо крыс кормить, и мыло кончается.

— Я понял, — кивнул Мастер.

— Нужен морфий. Боли у него сильные.

— Нет.

— Почему?

— Дисипль, подумайте сами.

— Вы боитесь, что наступит зависимость? Пострадает мозг? Нонужны совсем небольшие дозы, хотя бы на первые дни, хотя бы на ночь, чтобы онмог спать. При таких ранениях всем дают, нельзя же терпеть.

— У профессора сильная воля. Он потерпит.

«А вы бы терпели?» — чуть не спросил Агапкин, но вместоэтого произнёс:

— В доме холодно, электричества нет, телефон не работает.

— В течение суток всё будет.

Мастер не садился, Агапкин тоже встал. Кофе так и непринесли. Известие о мёртвом полуголом курьере на Патриарших Белкин как будтопропустил мимо ушей. Вероятно, это было нечто случайное, непредусмотренное.Ограбления с убийствами в последние месяцы происходили слишком часто иотличались особенным, адским юмором. Труп не просто бросали, а как-нибудькуражились, клали бумажную иконку, кощунственно размалёванную, вставляли в ротили в ухо церковную свечу.

Внешне Мастер оставался совершенно спокойным иблагожелательным, как всегда. Но Федор успел достаточно изучить его, чтобыпонять: нервничает, почти сходит с ума, но держится железно. Ничего не хочетобъяснить. Или пока просто не может? Сам не понимает?

«Что-то у них не складывается, — думал Агапкин, — тут рядом,в столовой, идёт заседание. Слышны голоса, тянет сигарным дымом. Они потеряликонтроль над озверевшими революционными массами? Или не ожидали такого отпора?В Петрограде всё прошло почти спокойно. Москва сопротивляется. Юнкера, мальчикии девочки. Московские дети — последний оплот прошлой жизни. Я не вправетребовать объяснений. Это пока за пределами длины моего буксирного каната.Неужели именно они затеяли этот ужас? Нет, конечно же нет. Они постояннотвердят, что не ставят перед собой политических задач. Ложа занимаетсяисключительно научными, духовными, нравственными проблемами. А февраль всё-такиих работа. Однако октября они не планировали, не ожидали, не хотели. Теперьпаникуют, ищут способы договориться с непонятной новой властью».

Между тем в гостиной появился юноша в гимнастёрке. Мастербыстро шепнул ему что-то на ухо, посмотрел на Агапкина.

— Вас отвезут.

Юноша повёл его через кухню. Во дворе, у входа для прислуги,стоял крытый автомобиль, облупленный и грязный снаружи. Но внутри все обитодорогой кожей. На заднем сиденье два больших кулька и корзина с фруктами. Шофёрв новенькой кожанке сел за руль и тронулся.

— Подождите! — испугался Агапкин.

— В чём дело? — спросил шофёр, не оборачиваясь.

— Я должен буду объяснить, откуда все это? От кого?

— Там в корзине записка, «от благодарных пациентов».Подробности придумайте сами.

Гамбург, 2006

В гостиничном ресторане молодой пианист играл довоенныеблюзы. Длинные рыжие волосы были забраны в хвостик на затылке. Хвостиквдохновенно подрагивал. За соседним столом сидели старики англичане,супружеская пара, обоим за восемьдесят.

— Бэзил, не слишком ли много свинины на ночь, да ещё скартошкой?

— Нет, Сара, наша сегодняшняя экскурсия отняла у менястолько энергии, что теперь придётся так плотно ужинать каждый вечер. — Старикподцепил на вилку кусок мяса и принялся жевать, комично щурясь от удовольствия.

— Это была твоя идея, Бэзил.

— Ну кто же мог подумать, что мы будем два часа под ледянымдождём плавать вдоль контейнеров и слушать, чем один сухогруз отличается отдругого, а потом ещё этот сумасшедший лодочник захочет показать нам, чточувствуют люди в лодке во время шторма, и начнёт раскачивать свою чёртовупосудину!

Соня заслушалась, забыла, что держит раскрытое меню, что еёждёт официант, ждёт Зубов. Настоящий лондонский английский звучал как музыка.На стариков можно было смотреть бесконечно. Они существовали как единый организм.Они прожили вместе лет пятьдесят, не меньше. Ворчали друг на друга, язвили, нобыло видно, что оба светятся любовью, как молодожёны.

«Мои мама и папа никогда вот так сидеть не будут. Я,наверное, тоже, никогда и ни с кем», — подумала Соня.

Старики заметили её взгляд и одновременно улыбнулись ей.

— Милая молодая леди, — сказал Бэзил, — ни в коем случае неотправляйтесь на экскурсию в торговый порт.

— И не ешьте на ночь свинину с картошкой, — добавила Сара, —если не хотите стать такой толстой и глупой, как этот джентльмен.

— Спасибо, — улыбнулась Соня, — обещаю, что ничего этогоделать не буду.

— Какой у вас отличный английский. Вы откуда?

— Из России.

Для Сони было почти чудом, что можно так просто поболтать ссовершенно незнакомыми людьми. Английская пара подняла ей настроение надолго ивсерьёз. Ей сразу стало уютно в этой гостинице, в этом ресторане.

— Какие они замечательные, — сказала она Зубову.