Лена покачала головой.

– Нет, я так не думаю. Хотя… Есть в этом некая внутренняяпатология. А в Мите никакой патологии не было. Здоровый, молодой парень. К томуже талантливый и всеми любимый. – Ну хорошо, – вздохнул Сергей, – предположим,он не сам это сделал. Допустим даже, был некто имевший мотив. Но ты подумайсама, если сейчас крупных банкиров, лидеров политических партий и прочихсильных мира сего пристреливают в открытую, не размышляя, палят на улице или вподъезде – и все дела. А кто такой Митя Синицын? Кому приспичило устраиватьинсценировку? К чему эти изыски? Ты знаешь, сколько стоит киллер? Да и потом,жену тоже бы убрали. Зачем им свидетель?

– А может, ее как раз поэтому и не убрали? Может, убийца таки рассуждал? Ведь он должен быть очень умным, чтобы все так тонко подстроить.Если она была под наркотиком, то и не видела, не слышала ничего… Нет, японимаю, ты прав. Получается тупик. Головой понимаю, но поверить до конца немогу. Что-то здесь не так…

– Ленуся, когда молодой здоровый парень кончает с собой, этовсегда не так. Это в принципе ненормально. Я охотно верю, что он не пил и некололся, на учете в психдиспансере не состоял и вообще был добрым,замечательным человеком. Мне очень жалко твою Ольгу. Но пойми ты, суицид – неповод для детективных фантазий. Пусть, если она хочет, напишет заявление впрокуратуру.

– Она напишет, – кивнула Лена, – но что толку? Ей все ужепопулярно объяснили. Ужас еще и в том, что они даже отпеть его в церкви немогут. Там ведь и родители, и бабушка старенькая, и каждый думает про этусмерть: «За что?», каждый пытается найти причину, себя винит. У них в семьеМитя всегда был младшенький, маленький, его и любили больше, чем Ольгу, ибаловали. Представляешь, что с ними со всеми сейчас творится? Ольга, конечно,убийцу искать не собирается, но ей все-таки надо знать точно, сам он это сделалили нет.

– Пусть наймет частного детектива. Ей ведь средствапозволяют.

– Возможно, она так и сделает, – задумчиво произнесла Лена.

– Вениамин Борисович, там еще дуэт «Баттерфляй» ждет, –сообщила пожилая секретарша в розовом шерстяном костюме.

– Нет, – покачал он головой, – скажите, чтобы пришлипослезавтра. А лучше в понедельник к одиннадцати.

– Вениамин Борисович, вы уже второй месяц их переносите. Онисюда ездят как на работу. Хотя бы взгляните на них, хорошие девочки, честноеслово.

Дуэт «Баттерфляй», две восемнадцатилетние певички Ира иЛера, действительно уже второй месяц приезжал на прослушивание, но на нихникогда не оставалось времени и сил.

За сорок дней они успели одарить секретаршу Инну Евгеньевнувсем – от больших коробок конфет «Моцарт» до духов «Шанель» нового поколения.Подношения секретарша принимала с небрежной благосклонностью, будто делая честьдарителю. Все быстро исчезало в ящиках ее стола и тут же забывалось – результатподношений оказывался нулевым.

И только сегодня блондинке Ире, которая была более бойкой ипрактичной, пришло в голову просто сунуть в карман элегантного розового пиджакаИнны Евгеньевны три стодолларовые купюры в белом конвертике.

– Вениамин Борисович, вы ведь знаете, у меня глазнаметанный, – настаивала секретарша, – необычные девочки, вы только посмотритена них. На такие типажи сейчас есть спрос.

– Ладно, – вздохнул он, – кофе мне принесите. Пусть заходят.Только сразу на сцену, и предупредите их, чтобы никакой «фанеры».

– Ну что вы, Вениамин Борисович! Какая «фанера»? – обиделасьза дуэт секретарша. – Они вообще только живьем пока работают.

Она хотела было выпорхнуть в коридор, но он остановил ее.

– Возраст?

– По восемнадцать каждой.

– Откуда? – Москвички.

– Ладно, зовите, – махнул он рукой, – только кофе давайтескорее, и покрепче.

Прослушивание начинающих исполнителей было самой тяжелой инеблагодарной частью его работы. Каждый раз, сидя в маленьком зрительном залебывшего районного Дома пионеров, он чувствовал себя усталым грязным старателем,упрямо просеивающим пустую породу в поисках мельчайших крупинок золота. Но, ужесли попадались эти редкие крупинки, они с лихвой окупали усталость и звон вушах от дурных голосов и назойливых мелодий.

Этот двухэтажный особнячок конца восемнадцатого века,расположенный в самом центре Москвы, он купил три года назад. Он не пожалелденег на ремонт и оборудование деревянного, почти прогнившего купеческогодомика, который чудом уцелел когда-то после пожара 1812 года. Теперь здеськомпактно и удобно разместились офис, студия звукозаписи, монтажная. Здесь жеиногда работали клипмейкеры.

Хилый заборчик был заменен высокой чугунной оградой, у воротпостроили теплый домик с санузлом для круглосуточной охраны. Никакой вывески наворотах не было, но половина Москвы знала: здесь находится одна из пяти студийзнаменитого шоу-концерна «Вениамин».

Начинка особняка была совершенно новой, да и стеныпрактически переложили заново. Внутри все сверкало, как должно сверкать встудии-офисе концерна-миллиардера. Но одно помещение Вениамин Волков трогать неразрешил.

В прошлом и позапрошлом веках самая большая комната в домеслужила гостиной для прежних хозяев, потомственных московских купцовКалашниковых, торговавших сукнами и ситцами. С тридцатых годов нашего векаособнячок стал районным Домом пионеров, и бывшая гостиная служила зрительнымзалом. Вплоть до начала девяностых здесь занимались драматический итанцевальный кружки.

Вдоль стен, размалеванных горнами, флагами и прочейпионерской символикой, тянулся лакированный, потемневший от времени брусбалетного станка. К маленькой дощатой сцене вели две гладкие от тысяч детскихног ступеньки. За сценой помещалась крошечная каморка без окон, где все ещехранились обломки фанерных декораций.

Он не позволил ничего трогать в этом зале. Именно здесь онвыполнял самую трудную, изматывающую работу. И обшарпанный зал, и каторжнаяработа были его придурью. Но теперь он мог это себе позволить…

Когда-то, очень давно, в другой жизни, ученик пятого класса,пионер Веня Волков поднялся на такую же дощатую сцену и спел под звукистаренького расстроенного пианино песню времен гражданской войны «Там вдали, зарекой». Это было не в московском, а в тобольском Доме пионеров, в таком жестаром купеческом особнячке, в зале с горнами и флагами, намалеванными настенах масляной краской.

Семь минут, пока длилась песня, тридцать мальчиков и девочекв маленьком зале слушали только его, смотрели на него, невзрачного, тощенького,белобрысого Веньку.