Пел он для одной-единственной девочки, пятиклассницы ТаниКостылевой. Он вложил в песню все, что чувствовал, глядя на нежное, чутьудлиненное Танино лицо, на тонкую, беззащитную шейку, обвитую алым шелковымгалстуком. Тогда он еще не мог понять, что это были за чувства, к чему потомприведет его густой, нестерпимый жар, властно наполняющий все тело, сжигающийсердце и покалывающий кончики пальцев.

Напряженно-печальную мелодию он выводил очень точно, непереврал ни единой ноты. Тогда, тридцать лет назад, он еще ничего не понимал всебе самом, а теперь вдруг подумал, что было бы лучше, если бы он тогда же,прямо на скрипучей дощатой сцене, умер внезапной смертью, моментальной ибезболезненной, не допев красивой песенки. Да, так было бы лучше и для него, идля той тонкошеей пятиклассницы в шелковом галстуке, и для многих других…

– Вениамин Борисович! – сладко позвал голос секретарши.

Она ловко вкатила в зал высокий сервировочный столиккрасного дерева с большой толстостенной керамической кружкой. Веня терпеть немог маленьких тонких чашечек, кофе пил крепкий, сладкий, с большим количествомжирных сливок. Он любил, когда кофе много, а кружка тяжелая, толстостенная.

На сцене уже стояли две красотки в узких голубых джинсах,дуэт «Баттерфляй». Он даже не заметил, как они вошли в зал. Несколько секунд онмолча разглядывал их. Действительно не больше восемнадцати. Одна – яркаястриженая блондинка, чуть полноватая, с тяжелой мягкой грудью под тонкимсвитером. Вторая – худенькая шатенка с прямыми волосами До плеч. Первая, безусловно,сексуальней, но стандартна. Вторая, пожалуй, интересней. Есть в ней что-тонеобычное: высокий лоб, надменный разрез глаз, тонкие руки. Да, в нейчувствуется порода. Пожалуй, Инна прана. это сочетание может быть интересным –наглая, стандартная сексуальность и некий неожиданный изыск, породистаядворяночка.

В голове автоматически замелькали кадры возможных клипов.«Неужели повезет?» – с осторожным волнением подумал он и сказал, ласковокивнув:

– Начинайте, девочки. Ни аккомпанемента, ни микрофона не будет.Пока. Первую песню вы споете, стоя спокойно и не двигаясь. Просто споете. Ясно?

Они молча ждали. Он всегда начинал прослушивание именно сэтого. Ему прежде всего нужны были их лица и голоса. Пластику всегда можнопотом поставить. Без движения, без музыки и микрофона страшно трудно исполнятьту попсовую фигню, с которой обычно приходят к нему эти девочки-мальчики. Онзнал: один на один с пустыми, бессмысленными словами, с этой фигней на устах,исполнитель становится как бы голым, незащищенным. И сразу он виден весь, безприкрас.

Уже никто из его коллег, бывших конкурентов, не занималсяподобной тягомотиной. Деньги делали не на тех, кто мог петь, а на тех, ктожаждал увидеть себя либо своих жен, детей, любовниц, любовников и так далее вклассно сделанном клипе. Таких желающих было более чем достаточно. Раскруткашла не от самого исполнителя, а от денег, которые за ним стояли. Эстрадногошептуна и топтуна можно сотворить хоть из телеграфного столба – были бы деньги.

Вениамин Волков никогда не поддавался соблазну быстрых,сиюминутных денег. Все вокруг делали свой бизнес с расчетом только на сейчас,не думая о будущем. Для других все решалось просто: лучше тысяча, но сиюминуту, чем миллион через неделю. Когда в основу положен криминальный капитал,то нет никакой гарантии, что доживешь до конца недели и грядущий миллион незастанет тебя там, где он уже не нужен.

В итоге в шоу-бизнесе концерн «Вениамин» осталсяединственным, где делались настоящие, редкие звезды. Для звезды необходимокачественное живое сырье, крупинки золотой пыли. Другие делали из дерьмаконфетки, приторные леденцы, от которых даже у всеядного российскогопотребителя крошились зубы и болел желудок. А Вениамин Волков не жалел времении сил, не боялся риска. Он делал звезд и ставил на звезд. Он отдавал себе отчетв том, что, если на телеэкране постоянно мелькают только задницы, публикапоневоле захочет увидеть иногда лица.

Девочки, стоя на сцене, вытянув руки по швам, пелислабенькими, но приятными голосами какую-то стандартную лабуду, скорее всегособственного сочинения. Он не слушал. Он вглядывался в лица и пытался угадать,почувствовать тонкую ауру, неуловимый запах успеха.

Эстрадный успех в чистом, изначальном виде – вещьнепредсказуемая. Вкус публики нельзя вычислить логически, но угадать можно. Дляэтого надо иметь особый талант. Вениамин Волков тешил себя надеждой, что имеетего. Сейчас он мог позволить себе такие отвлеченные материи, как «талант» и«надежда». Он шел к этому долго и трудно, через кровь, грязь, бандитскиеразборки, он столько раз переступал через других и через себя самого, чтосейчас мог расслабиться, поиграть в интеллектуала, в человека, причастного кчему-то таинственному и высокому.

Покуривая, допивая густой, приторно-сладкий кофе сосливками, он с досадой почувствовал, что девочки эти – очередные пустышки. Нетв них ничего, не пахнет от них удачей. Может получиться один неплохой клип,если сыграть на контрасте типажей, но ради этого их долго придетсядрессировать. Не стоят они таких усилий.

– Спасибо, достаточно, – перебил он песню, мягко хлопнув владоши.

Они моментально замолчали на полутакте.

– Вениамин Борисович, можно, мы еще одну песню споем? –вдруг громко предложила блондинка.

– Еще? Нет, хватит. Мне все ясно. Вы свободны, девочки.

– Одну! – настаивала блондинка. – –Только куплет,пожалуйста! Это две минуты.

– Ладно, валяйте, – махнул он рукой – было лень их выгонять,а сами они не уйдут, не спев своего куплета.

«Не покидай меня, весна…»

У худенькой шатенки голос был ниже и глубже. Она начала,блондинка подхватила. Романс Кима из какого-то фильма семидесятых звучалкрасиво и печально. Но это уже было не важно.

«Продлитесь вы, златые дни…»

Он чуть прикрыл глаза. Слушать было приятно. Что-то сталонаплывать издалека… Костерок на крутом берегу, короткая июньская ночь, тонкий,повисший рваным кружевом рассветный туман над рекой, густой городской парк имелодия романса:

«Не оставляй меня, надежда!»

Сердце прыгнуло и застучало. Ладони стали горячими, прямораскаленными. Кровь жарко запульсировала в висках.

Две девушки, яркая полноватая блондинка и худенькаяпородистая шатенка. Сексуальная кошечка и дворяночка…

"Когда так радостно и нежно

Поют ручьи, соловьи…"

Сейчас они заметят, как сильно он дрожит. Сейчас он встанети подойдет к сцене, поднимется по ступенькам. Правая рука инстинктивно сжалапаркеровскую ручку с острым золотым пером. Колпачок уже снят, ручка лежит наоткрытом блокноте-ежедневнике. Перо очень острое.